Методология и логика социологического исследования

Достоверность фактов и выводов, полученных исследователем, зависит от того, каким способом последний пришел к данным фактам и выводам, т. е. от использованного им метода. В повседневной жизни мы также описываем факты, оцениваем их правдоподобие, выводим гипотетические закономерности или опровергаем выводы других людей. Однако в науке все эти повседневные методы получения нового знания подвергаются куда более тщательной разработке. В повседневной жизни, например, мы легко используем понятия всегда», «никогда» или «очень часто», но такого рода оценки остаются субъективными и относительными, пока они полностью зависят от того, кто оценивает и какие события подвергаются оценке. Частота «один случай из двадцати» будет оцениваться как «очень часто», если речь идет о неудачных исходах хирургической операции (особенно если оценку производит пациент), и как «почти никогда», если эта частота соответствует шансам конкретного абитуриента поступить в университет. Чтобы сделать такого рода оценки более сравнимыми и объективными, в науке используются статистические критерии и методы статистического оценивания, позволяющие судить о вероятности реализации определенного события, о сугубо случайном или, наоборот, закономерном характере полученного результата (хотя, как мы увидим в дальнейшем, статистическая значимость научного факта не обязательно свидетельствует о его социальной и личностной значимости).
Современная наука — это коллективное предприятие, требующее к тому же немалых затрат. В силу этих обстоятельств, а также в силу присущих человеку стремления к истине (даже несовершенной и подверженной постоянным пересмотрам) и способности к критической оценке существующих точек зрения (большей или меньшей, но в общем поддающейся тренировке) проблема «Научного Метода», позволяющего получить достоверные и надежные результаты и на их основе прийти к объективным и хорошо обоснованным выводам, неизменно пользуется вниманием ученых. Хотя по мере развития науки у ученых оставалось все меньше оснований верить в существование единого и универсального «Метода», пригодного для решения всех без исключения научных задач, они, тем не менее, стремились разработать все более точные и надежные методы опытной проверки теоретических гипотез, а также определить критерии для оценки объективности и обоснованности нового знания, получаемого в результате проводимых ими исследований.
Методология науки — это дисциплина, изучающая и технические, «процедурные» вопросы организации исследования, и более общие вопросы обоснованности используемых методов, достоверности наблюдений, критериев подтверждения или опровержения научных теорий.
Такая «всеядность» методологии связана с тем, что большинство сугубо технических вопросов, возникающих в реальной исследовательской практике, не могут быть решены без обращения к более широким представлениям о том, что в данном случае может служить критерием истинности или обоснованности, какие факты следует считать релевантными, т. е. относящимися к проверяемой теории, а какие — случайными ошибками наблюдения и т. п. С другой стороны, непосредственным источником самих нормативных стандартов и критериев, используемых при оценке исследовательских процедур и результатов, служат не только абстрактные и универсальные конструкции формальной логики, но и реальная, «ситуативная» логика конкретного исследования, принимающая во внимание его цели, происхождение стоящей перед исследователем научной проблемы (теоретическое затруднение, практическая задача), доступные теоретические и технические ресурсы и, наконец, научный «фон» исследования — ту теоретическую перспективу или, если воспользоваться популярным обозначением, исследовательскую программу, в рамках которой и замысел, и методика, и результаты исследования приобретают свой подлинный смысл. Чтобы понять смысл и результаты, например, экспериментов физика А. Майкельсона по измерению относительной скорости света (вдоль и поперек потока «эфирного ветра»), нужно представлять себе суть спора между сторонниками различных теорий «светоносного эфира» и сторонниками теории относительности Эйнштейна. Точно так же трудно оценить процедуру и результаты эксперимента, в котором психолог сначала помещает крыс в лабиринт, оставляя их там на некоторое время, а потом, установив в конце лабиринта кормушку с приманкой, измеряет с помощью секундомера время, затраченное крысами на прохождение лабиринта. Чтобы понять методику последнего эксперимента, следует представлять себе основные положения исследовательской программы бихевиоризма, весьма влиятельного направления в науках о поведении. (Только что описанный эксперимент, в частности играет важную роль в споре о том, способны ли внутренние образы окружения, «когнитивные карты», оказывать реальное влияние на скорость выработки поведенческих навыков у животных. Для человека, не имеющего представления об этом споре, предварительное помещение крыс в лабиринт выглядит ничего не значащим фактом или, в худшем случае, методическим промахом экспериментатора; для сторонника же бихевиористской исследовательской программы — это логически необходимое условие для любых выводов относительно влияния предварительной ориентировки на обучение.)
До недавнего времени в философии и методологии науки господствовал упрощенный взгляд на логику и процедуру научного исследования, который можно обозначить как «традиционный образ науки». Этот взгляд игнорировал только что описанные сложные взаимосвязи между самыми общими философскими и теоретическими представлениями, входящими в определенную исследовательскую программу, и более частными предположениями, из которых явно или неявно исходит ученый, планирующий конкретное исследование. «Традиционный образ науки» представлял процесс исследования как простую линейную последовательность
проверяемая общая теория, ® из которой выводится основная теоретическая гипотеза, ® определение основных теоретических понятий в терминах конкретных измерительных операций, т. е. их операционализация, ® решающий эксперимент, ведущий к ® однозначному принятию или отвержению гипотезы, а заодно и общей теории, из которой гипотеза была выведена.
Предполагалось, что отрицательный результат «решающего эксперимента», т. е. эмпирическая демонстрация ложности предсказаний, выведенных путем логической дедукции из теоретических предпосылок, свидетельствует о ложности этих предпосылок. На практике, однако, всегда можно приписать «неудачное» наблюдение либо неучтенным особенностям исходных условий конкретного эксперимента, либо ложности множества вспомогательных гипотез и предположений, используемых при проверке основной теоретической гипотезы. Так, в частности, негативный результат всегда может быть приписан не проверяемой гипотезе, а артефактам используемого метода или погрешностям в операционализации и измерении отдельных показателей. Кроме того, в теоретическую гипотезу, вспомогательные предположения или, наконец, в самые общие теоретические предпосылки исследовательской программы, включающей в себя спорную теорию, почти всегда можно внести разного рода небольшие поправки или дополнения (так негативный результат упоминавшихся выше опытов Майкельсона с измерением «эфирного ветра» поначалу объяснялся тем, что движение эфира непосредственно у поверхности Земли столь незначительно, что использованная в опыте аппаратура не обладала достаточной точностью для его фиксации). Иными словами, «решающие эксперименты» чрезвычайно редки даже в точных науках влиятельная и пользующаяся поддержкой многих ученых теория имеет большие шансы устоять даже при наличии нескольких контрпримеров — до тех пор, пока более широкая исследовательская программа, в которую включена теория, не уступит место новой, более плодотворной и привлекательной. Кроме того, «традиционный образ науки» игнорировал то обстоятельство, что далеко не всегда исходной точкой исследовательского процесса служит вполне сложившаяся абстрактная теория. Источником исследовательских гипотез и в социальных науках, и, например, в биохимии или физике часто становятся случайное наблюдение, личный «вненаучный» опыт ученого, неожиданные результаты, полученные при использовании новой методики или технического прибора. В попытках объяснить необычный факт исследователь формулирует пробные теоретические предположения, которые пока не могут быть привязаны ни к какой из существующих абстрактных теорий (и тем более не могут быть выведены из нее дедуктивно). Некоторые из возникших таким образом догадок повышают «теоретическую чувствительность» исследователя и ведут к формулировке новых рабочих гипотез, введению новых описательных понятий или даже, в конечном счете, к возникновению новых исследовательских программ. Так, например, непосредственно в процессе включенного наблюдения за взаимодействием членов некоторой организации, проводимого социологом, у последнего могут возникнуть весьма полезные догадки, касающиеся существующей в этой организации статусной иерархии. (Подробнее о возможностях теоретического обобщения полевых данных говорится в гл. 2.) Таким образом, налицо значительное несоответствие между вышеописанным «традиционным образом науки» и реальной логикой исследования. Это несоответствие становится особенно очевидным, когда мы обращаемся к области социальных наук
1) где существует сравнительно мало развитых формальных теорий, из которых можно было бы строгим образом вывести проверяемые гипотезы, а для каждой из таких гипотез уже в момент ее выдвижения можно найти множество контрпримеров;
2) где возможности экспериментального метода заведомо ограничены, а имеющиеся данные о естественно случающихся событиях либо о результатах специальных опросов редко позволяют разделить главные и побочные эффекты;
3) где, наконец, одновременно существует несколько очень влиятельных исследовательских программ (например, бихевиористская, интерпретативная и структуралистская), каждая из которых обладает собственным набором методологических норм, излюбленных исследовательских техник и образцовых теоретических интерпретаций.
Воспользуемся наглядным примером, взятым из области социальных наук. В социальной психологии, социологии и экономике существуют довольно убедительные теории, относящиеся к единой исследовательской программе и описывающие поведение человека как эгоистическое, направленное на достижение максимального удовлетворения потребностей индивида. С точки зрения этих теорий, в частности, даже самые идеальные мотивы скрывают за собой рациональный расчет, направленный на увеличение личных «активов», в том числе материальных благ, социального престижа, политического влияния. Самым рациональным, таким образом, ‘будет поведение, которое позволяет максимизировать доступные индивиду блага — материальные и нематериальные — для данного набора индивидуальных возможностей, т. е. ресурсов, которыми этот индивид располагает. Соответственно деятельность ученого, проводящего трудоемкие изыскания без какой-либо материальной поддержки, или поступок филантропа, жертвующего деньги на благотворительность, также рассматриваются с точки зрения скрытых вознаграждений, удовлетворяющих эгоистические потребности ученый рассчитывает завоевать признание коллег, получить хорошо оплачиваемую работу в престижном университете; филантроп заинтересован в удовлетворении собственного тщеславия и создании благоприятного общественного мнения о себе. В конкретном исследовании данная исследовательская программа (назовем ее «концепцией экономического человека») принимает форму гипотез, описывающих ожидаемое поведение людей в ситуациях определенного типа (например, «Если в ситуации S для достижения максимального вознаграждения А нужно сделать В, то испытуемый X сделает В»). Получаемые в результате исследования данные могут соответствовать либо не соответствовать тому, что предсказывает гипотеза. Следовательно, результаты будут рассматриваться как подтверждающие или не подтверждающие выдвинутую первоначально гипотезу. Всякое удачное предсказание будет вести к относительному подтверждению гипотезы (для данного типа ситуаций). Интереснее, однако, то, что происходит, когда теоретические предсказания не сбываются или сталкиваются с контрпримерами. «Концепция экономического человека», в частности, сталкивается с трудностями, если требуется предсказать поведение в ситуациях неопределенности, когда выбор основан на недостаточной информации и окончательная «цена» того или иного решения в принципе не может быть определена заранее. В таких ситуациях самой разумной с точки зрения «экономического» подхода стратегией обычно является случайное угадывание. Однако эксперименты и наблюдения за поведением отдельных людей или групп показывают, что они практически никогда не основывают свой выбор на простом подбрасывании монетки. Напротив, они всячески стремятся обосновать свой выбор и придумать какую-то «стратегию принятия решений», исходя при этом из ложных или заведомо непроверяемых представлений. Еще сложнее сторонникам описанного подхода справиться с другого рода контрпримерами, демонстрирующими слепое подчинение разума вполне неразумным целям либо рациональное стремление увеличить или уменьшить не собственное, а чье-либо еще благо. Человек, совершающий самоубийство, вполне способен осуществить задуманное самым экономичным и рациональным способом. Возможно, конечно, утверждать, что при этом он достигает максимального блага, или, если воспользоваться специальным жаргоном, реализует свое «наибольшее предпочтение», но в таком случае нам придется признать свою неспособность дать независимое определение того, что следует считать «разумным желанием» — рациональной будет выглядеть любая цель, мотивирующая реальное поведение. Более того, так как люди часто стремятся представить любые свои поступки в качестве разумных, «рационализировать» их, то нам будет весьма трудно отличить истинно расчетливые поступки от «рационализации», изобретаемых для оправдания уже свершенного. Трудности в определении ключевых понятий приведут к трудностям в их операционализации, и в результате эмпирическое подтверждение или отвержение отдельных гипотез, выводимых из «концепции экономического человека», будет полностью зависеть от используемых показателей или методов измерения рациональности поступков. Кроме того, результат, противоречащий теоретическим предсказаниям, всегда может быть отнесен на счет несовершенства этих методов. Существуют и такие контрпримеры, которым обсуждаемая концепция (являющаяся, напомним, не отдельной теорией, а обширной исследовательской программой) не может дать сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Так, иногда люди совершают добрые поступки анонимно (вносят благотворительные пожертвования, возвращают потерянные кошельки и т. п.). Ученый из вышеприведенного примера может тратить значительные силы не на собственные труды, а на то, чтобы любой ценой воспрепятствовать публикации трудов коллеги. «Концепция экономического человека» может многое объяснить в том, как люди расчетливо используют наличные средства для достижения максимально возможного счастья (так определял рациональное поведение Гоббс), но она малопригодна для объяснения того, как человек может руководствоваться стремлением к счастью или несчастью другого человека. Такая «ограниченная подтверждаемость» (обратной стороной которой является «ограниченная опровергаемость») скорее типична для социальных наук. Сильная взаимосвязь между теорией, методом и получаемыми «на выходе» эмпирическими данными, характерная для реальной логики всякого научного исследования, здесь становится еще более очевидной в силу наличия конкурирующих теоретических перспектив, каждая из которых располагает большим количеством контрпримеров, ставящих под сомнение базисные предположения остальных.
Приведенный пример показывает, что чрезмерно упрощенный «традиционный образ науки» и основанные на нем методологические рекомендации едва ли могут оказаться полезными при разработке и оценке исследовательских методов для социальных наук. Это, однако, не означает, что нам следует отказаться от разработки критериев рационального и объективного научного исследования, основанных на более адекватном представлении о научной практике.
Во-первых, всякое исследование в социальных науках направлено на поиски объяснения человеческого поведения, и, следовательно, ориентировано на поиск некоторой гипотетической закономерности, обладающей большей или меньшей степенью общности, но всегда требующей эмпирического подтверждения и критического сопоставления с другими альтернативными гипотезами. Источником таких гипотез, как мы уже видели, могут быть и сложившиеся научные концепции, и — реже — «обыденные теории». Далее, возможность объяснения и предсказания в общественных науках основана на признании причинной обусловленности объясняемых событий. Даже объясняя поведение людей их целями, представлениями и убеждениями, социолог стремится продемонстрировать работу некоторого причинного механизма, обеспечивающего взаимосвязь целей и идей (рациональных или иррациональных, истинных или ложных) с поведением. Изучение чисто логических отношений согласованности между целями и средствами деятельности, элементами системы верований или, например, брачными правилами, существующими в некотором сообществе, само по себе еще не позволяет объяснить, почему произошли или не произошли некоторые события. Логические отношения между идеями или высказываниями (отношения импликации) позволяют осуществлять логический вывод — от одного формально истинного высказывания к другому, но не позволяют предположить, что произойдет (или произошло) в действительности. Из совокупности высказываний можно логически вывести лишь другую совокупность высказываний. (Человек, логично рассуждающий о преимуществах любви к ближнему, как известно, не обязательно следует собственным рассуждениям на практике.) Поэтому, вопреки рецептам некоторых сторонников «гуманистической модели» социальных наук, социологи не ограничиваются интерпретацией того, что люди говорят, либо того, во что они верят.
Оценка существующих теорий и гипотез в социальных науках, как и в науках естественных, предполагает введение определенных критериев эмпирической проверяемости и истинности теоретических высказываний, а также разработку и применение соответствующих этим критериям методов исследования.
Таким образом, процесс социологического исследования неизбежно включает в себя
1) стадию осознания теоретической или практической недостаточности существующего знания (источники такого осознания, как говорилось выше, могут лежать и в области теории, и в области повседневного опыта или социальной практики);
2) стадию формулировки проблемы и выдвижения гипотетического объяснения, а также
3) стадию эмпирической проверки сформулированной гипотезы, за которой нередко следует
4) стадия переопределения и уточнения проблемы или гипотезы, дающая начало новому исследовательскому циклу.
Разнообразие существующих в социологии исследовательских программ, а также реальных контекстов исследования, т. е. теоретических и практических целей исследования, возможностей, которыми располагает исследователь, а также возникающих в исследовательской практике технических и этических ограничений, ведет к тому, что конкретные реализации описанного процесса исследования могут существенно различаться. Ведущие методы социологического исследования и представляют собой такие конкретные реализации, или стратегии, процесса социологического исследования.
Эксперимент — это метод, обеспечивающий наилучшие эмпирические данные для проверки гипотез о наличии причинной связи между явлениями, а также самое надежное средство решения многих практических задач, связанных с оценкой эффективности социальных и политических программ. Многомерный контролируемый эксперимент, как мы увидим в дальнейшем, соответствует самым строгим стандартам научного вывода и незаменим при сравнении объяснительных возможностей разных теорий. В некоторых отношениях процедура экспериментальной проверки гипотез даже превосходит эталоны вышеописанного «традиционного образа науки», так как возникающая при планировании эксперимента необходимость в формализации теоретической модели, операционализации переменных, определяющих «главный эффект», а также в нахождении инструментов контроля посторонних, смешивающих влияний, ведет не только к прояснению основной гипотезы, но и к анализу всех тех внешних условий и факторов окружения, для которых соблюдаются постулируемые теорией соотношения (такой анализ, как будет показано в гл. 4, призван гарантировать внешнюю валидность эксперимента). Недостатки экспериментального метода являются продолжением его достоинств (что, впрочем, верно и применительно ко всем остальным методам). Возникнув в натуралистической традиции социологического исследования, экспериментальный метод был изначально ориентирован на лабораторный или квазилабораторный исследовательский контекст, высокий уровень формализации проверяемых теорий и максимальные возможности измерения и контроля всех существенных переменных. Кроме того, сторонники экспериментального метода с самого начала отдавали предпочтение скорее абстрактным и общим понятиям научной теории в ущерб специфическим и уникальным понятиям, используемым при описании социального взаимодействия его непосредственными участниками или «непрофессиональными» наблюдателями. Иными словами, эксперимент оказался методом, пригодным скорее для проверки наиболее «сложившихся» и развитых социологических и социально-психологических теорий, чем для поисковых исследований, направленных на выработку адекватного теоретического языка и формулировку пробных гипотез, описывающих закономерности естественного протекания социальных процессов. Кроме того, следует помнить об этических проблемах, иногда возникающих при экспериментальном манипулировании переменными социального окружения. Эти проблемы могут касаться не столько гипотетического влияния нежелательных факторов, сколько возможного социального неравенства, возникающего в крупномасштабных полевых экспериментах при распределении участников по экспериментальным и контрольным группам, так как в результате члены контрольных групп не получают «позитивного» экспериментального воздействия (на оценку эффективности которого и направлен эксперимент), например, социального пособия, нового прогрессивного метода обучения и т. п. Наконец, экспериментальный метод мало пригоден для получения результатов, которые можно было бы распространить на общество в целом или на большие социальные группы, он не позволяет увидеть «срез» широкомасштабных социальных процессов. Результаты хороших лабораторных экспериментов обладают высокой надежностью, однако они довольно далеки от «реального мира» (справедливости ради нужно отметить, что социальным наукам далеко не всегда следует стремиться к отражению многообразия «живой жизни»). Результаты полевых экспериментов в целом характеризуются большей близостью к «реальному миру», однако это преимущество достигается ценой несколько меньшей надежности и большей подверженности всяческим смещениям. Качество данных, получаемых в широкомасштабных социальных экспериментах, далеко не всегда оправдывает их чрезвычайно высокую стоимость.
Массовый опрос является, пожалуй, самым популярным социологическим методом. Он превосходит эксперимент с точки зрения дескриптивных возможностей и служит не только сугубо академическим целям, являясь наилучшим средством получения социальной статистики. Именно опросы общественного мнения используются при изучении мнений и установок широких слоев общества, обеспечивая, при корректном применении, возможность «отслеживания» даже небольших изменений в самых разнообразных сферах общественной жизни — от распределения семейных бюджетов до динамики избирательских предпочтений. Современные подходы к построению выборки и анализу данных, о которых рассказывается в гл. 7 и 8, позволяют максимально приблизить возможности проверки причинных гипотез, предоставляемые методом массового опроса, к возможностям экспериментального метода. Недостатки опросного метода отчасти также совпадают с недостатками последнего. Речь идет прежде всего о низкой чувствительности этого метода к уникальным чертам исследуемой социальной ситуации, об относительно меньшем внимании к субъективным и индивидуальным характеристикам опыта исследуемых людей и групп, к их самоописаниям, интерпретациям и «обыденным теориям». Описанные недостатки, в свою очередь, являются обратной стороной стремления к теоретическому обобщению результатов и концептуальной строгости.
Преимущества включенного наблюдения и биографического метода заключены, прежде всего, в возможности получения детальной «дотеоретической» информации об изучаемых социальных явлениях. Непосредственная включенность исследователя в изучаемую социальную ситуацию, группу или культуру нередко позволяет получить уникальные сведения об используемых самими участниками значениях и символах, о локальных или субкультурных «языках взаимодействия», знакомство с которыми, как будет показано далее, является само собой разумеющимся условием их дальнейшего теоретического анализа. Хотя ученый не может «влезть в шкуру» других людей, особенно принадлежащих к чужой культуре или другой исторической эпохе, он может попытаться упорядочить и подвергнуть более глубокому и систематическому рассмотрению те слова, символы и культурные формы, посредством которых изучаемые им люди описывают и передают свой опыт, делая это зачастую непоследовательно, случайно или не вполне осознанно. Сравнительно абстрактные и высокосодержательные термины научного описания, в свою очередь, позволяют социологу или этнографу превратить спонтанное переживание и изменчивые культурные формы в предмет собственно теоретического анализа, сделать еще один шаг к увеличению достоверного, доступного коллективному пониманию и проверяемого научного знания. Наиболее очевидные недостатки включенного наблюдения и, в несколько большей степени, биографического метода связаны с излишне дескриптивным характером получаемых данных, опасностью подмены научных объяснений высокохудожественными и вполне субъективными повествованиями, в которых на смену внятным теоретическим представлениям и эмпирическим доказательствам приходят риторические фигуры и суггестивные авторские интонации.
эмпирический логический дедукция социологический исследование

Библиографический список
1. Батыгин Г. С. Обоснование научного вывода в прикладной социологии. М. Наука, 2008.
2. Девятко И. Ф. Модели объяснения и логика социологического исследования. М. ИСО РЦГО-TEMPUS/TACIS, 2009.
3. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М. Московский философский фонд «Медиум», 2010.
4. Кун Т. Структура научных революций. М. Прогресс, 2008.
5. Уинч П. Идея социальной науки и ее отношение к философии. М. Русское феноменологическое общество, 2009.
6. Ядов В. А. Социологическое исследование методология, программа, методы. 2-е изд., перераб. и доп. М. Наука, 2010. Гл. 1.
7. Ядов В. А. Стратегии и методы качественного анализа данных // Социология 4М. 2009. № 1.

«