Старая Москва в ожидании пасхи

М.С.Рябикова, Е.Н.Борисова-Сартори
О какой Москве пойдет речь? О той, где в середине XIX века улицы освещались лишь светом из окон. О той, в которой долгое время обязательным был послеполуденный сон. О той, где короновали царей. О той, где по весне цвели сады. О той, которая, уже не будучи столицей, продолжала задавать в России тон. О той, что хранила родовые гнезда Романовых, Шуйских, Воротынских, Долгоруких…
Под звуки рожков по Большому Каменному мосту гнали коров пастись на сочных «лужнецких» лугах. В Лужники еще ездили и соловьев слушать, и на Воробьевых горах в знаменитом трактире купца Крынкина посидеть парниковой клубники поесть да с устроенной предприимчивым купцом смотровой площадки в который раз полюбоваться первопрестольной.
Вот Москва дворянская пустые до полудня Никитские улицы, Пречистенка, Остоженка. К 12 часам первыми выходили на прогулку дети с гувернерами-французами и няньками-немками, позже появлялись барыни на парных санях с лакеями на запятках, последними выезжали по своим делам отцы семейств. Вот что писал о дворянской Москве П.А.Кропоткин, отпрыск Рюриковичей (правда, впоследствии «стряхнувший» с себя дворянские традиции) «В этих тихих улицах, лежащих в стороне от суеты и шума торговой Москвы, все дома очень похожи друг на друга. Большею частию они деревянные, с ярко-зелеными крышами, у всех фасад с колоннами, все выкрашены по штукатурке в веселые цвета. Почти все дома были в один этаж с выходящими на улицу семью или девятью большими светлыми окнами. Во двор вели широкие ворота, и на медной доске над калиткой значилось обыкновенно «Дом поручика или штаб-ротмистра и кавалера такого-то…» На углу стояла полицейская будка, у дверей которой показывался сам будочник, с алебардой в руках, чтобы этим безвредным оружием отдавать честь проходящим офицерам…»
А вот купеческое Замоскворечье, весной утопающее в ароматах бело-розового цветения, а осенью — в запахах кипящего в каждом доме варенья. Бесконечные заборы, ворота на прочных замках, во дворах свирепые псы. За воротами — каретные сараи, живность в загончиках, сады с пионами, анютиными глазками, яблонями да кустами крыжовника и черной смородины. В домах — тяжелая мебель красного дерева, киоты с иконами старого письма, часы с боем, клетки с канарейками на подоконниках. На Ордынке, Полянке, в Голутвиных переулках — тишина; ни пешего, ни проезжего; окна закрыты, занавески спущены. Будочник замоскворецкий днем обычно мирно сидел на пороге своей будки, и, отставив алебарду, тер табак, а ночью стучал в чугунную доску и временами кричал на всю улицу «Посматривай!»
А еще с Воробьевых гор слышны были звоны, густые и нежные — «малиновые», плывущие над Москвой и очищающие ее.
…Отшумела по Москве масленица — последняя неделя перед Великим постом. Немерено съедено было за эту неделю блинов, оладушек, пирогов-расстегаев; рекой лилась на блины сметана, тоннами клалась икра, килограммами — всевозможная рыба. Казалось, в эти дни не солнце, а огромный, с пылу-жару блин источал над Москвой тепло. Откатались с гор на санях, выпили все вино в трактирах и ресторанах и… затихли. Завтра — первый день Великого поста.
В купеческих, дворянских, мещанских домах масленицу «выкуривали» — был такой народный обычай. Клали в таз горячий кирпич и мяту, а сверху лили уксус и тазом этим обносили комнаты — изгоняли последние скоромные запахи. Горящие перед иконками лампадки красного стекла исчезали — теперь на весь пост будут строгие синие или прозрачные. Мебель покрывали чехлами. Наступала тишина.
К чистому понедельнику вся Москва преображается. Обильные лавки и магазины за одну ночь меняют зазывную яркость витрин и вывесок на скромные серо-коричневые тона занавесей — здесь, как и на рынках, семь недель будет царить Великий пост. И главным «героем» поста и хозяином рынков станет гриб!
Знаменитый постный рынок Москвы раскинулся на весь Китай-город вязки сухих грибов, баранки, мешки с разноцветным горохом, редька и кислая капуста, начинки для постных пирогов — морошка, черника, брусника, клюква, кадки с соленьями. Питье в изобилии и квас — солодовый, кислощейный, бражный, хлебный, и сбитень. В медовом ряду предлагают мед липовый, гречишный, травный. Его пробуют кто деревянной ложкой, кто баранкой, кто сайкой, а кто и — тайком — просто пальцем. Есть и варенье, и великопостный сахар — большие пласты зеленого, красного, розового, лимонного цветов. И изюм, чернослив, халва, пастила «особая» из города Белева…
На Солянке, в Голутвиных переулках, на Остоженке, на Дорогомиловской заставе столы и в пост были достаточно обильны, особенно в любившем покушать Замоскворечье. Среди прочего подавали горох тертый, кисель гороховый, всевозможные грибы — и холодные, и вареные, и чуть присоленные; капусту ленивую, пироги с морковью, чернослив, различные орешки, клюквенный компот, изюм кувшинный, сайки, пастилу рябиновую. Весь пост обязательны были ежедневные посещения храма. Здесь тоже все иначе, чем обычно службы продолжительнее непостных, преобладает не пение, а чтение, яркие, с позолотой покрывала сменяются на черные, батюшки тоже служат в черных епитрахилях.
Встают раньше обычного, спешат в храмы дворяне — в Большое Вознесение (что у Никитских ворот), в Илью Обыденного, в Зачатьевский монастырь, купечество — во Всех Скорбящих Радости, Николу в Толмачах, мещанство — в Филиппа Митрополита. В домах, где были «людские», в эти дни обязательно принимали нищих и убогих — не по одному-два, а по тридцать-сорок человек — насколько позволял достаток.
Старались читать в основном книги духовного содержания, говорили вполголоса, рано ложились спать.
Но вот уже и Благовещение подоспело. Повсюду пахнет кулебяками с вязигой, особыми «благовещенскими» пирогами на четыре угла с грибами, семгой, налимьей печенкой, судачьей икрой… Еще в Благовещение принято выпускать на волю птичек из клеток — давняя московская традиция. Сразу после праздничного богослужения все идут на птичьи базары. Открываются клетки, и целые тучи птиц взмывают в небо. (Некоторые и приторговывают птичками «для воли».) И стоят москвичи, замерев, с задранными головами, смотрят в небо…
Капелью весенней уходят дни Великого поста. Наступает Вербное Воскресенье (последнее перед Пасхой, за которым начинается самая строгая неделя поста — Страстная) — Вход Господень в Иерусалим. Люди, встречавшие Христа в Иерусалиме, устилали его путь ризами (одеждами) и вайями (пальмовыми ветвями). Но откуда же взяться пальмам на Руси? Вот и появился обычай — встречать этот праздник вербой, весенним первоцветом. И едут сани-подводы-телеги по Калужской дороге к реке Москве за пушистой, осыпанной золотистыми крапинками вербой. На праздничных богослужениях вербу освящают. Словно огромный пушистый лес на мгновение вырастает под сводами храма все поднимают свои веточки, чтобы попала на них святая водичка. Потом возвращаются домой, бережно неся в руках вербные букетики, которые будут стоять под иконами до следующего года. Особо благочестивые москвичи по старинному обычаю из пушистых комочков чай заваривают — для укрепления души и тела.
В Страстную неделю Москва и вовсе замирает. Вечерами над городом плывут протяжные звоны. Великий Четверг. Во церквах читают 12 отрывков из Евангелия, повествующих о последних земных днях Спасителя, — «двенадцать Евангелий»… Москва пуста — все в храмах. С этой службы москвичи стремятся обязательно принести домой горящую свечку и затеплить от нее домашнюю лампадку. И текут по улочкам и переулкам ручейки огня. Люди бережно несут горящие свечи, прикрывая их от ветра кто ладонью, кто полой пальто, а кто и специальным стеклянным колпачком, — несут в свои дома частичку света Господня.
Накануне Пасхи Москва вся в хлопотах — подновляются заборы, чистятся дворы и улицы, украшаюся храмы. (В 80-е годы XIX века поразил всех купец-подрядчик Сергей Иванович Шмелев — отец Ивана Сергеевича Шмелева, автора лучшей на все времена книги «Лето Господне» под Пасху на собственные средства украсил он храм во имя Казанской Божией Матери, что на Красной Площади, а также соборы Кремля иллюминацией, особыми «зажигательными нитями» и «кубастиками».)
В домах тишина, полумрак — отдыхают в преддверии пасхальной заутрени. Уже кто-то снимает темные лампадки и вновь зажигает радостные красные. На окнах, на шкафах, в корзинах и лукошках — крашеные яйца; на креслах, диванах, пуховых подушках прикрытые кисеей — куличи.
И вот наступает Светлое Христово Воскресение — Праздников Праздник Пасха. Кажется, будто единым духом по всей Москве проносится «Христос воскресе!» — «Воистину воскресе!» Свершилось об этом возвещают все сорок сороков московских церквей — звонят у Христа Спасителя, звонят у Николы под Вязами, у Всех Святых на Кулишках, в Донском, в Новоспасском… Идя из храмов, москвичи, знакомые и незнакомые, троекратно целуются, обмениваются взятыми заранее из дома яичками «Христос воскресе!» — «Воистину воскресе!» Бессчетное количество экипажей отъезжает утром от монастырей, соборов, церквей. Начинается разговенье. Народ попроще разговляется уже у храмов — чарочкой, яичком, куличиком…
Вновь оживают рынки, манят блеском и изобилием витрины магазинов. Повсюду кипят гулянья. Душа ликует! Семь недель поста позади, очистилась она молитвой и причастием и славит Господа, внимая неутихающему перезвону всю послепасхальную неделю позволяется взбираться на любую колокольню и звонить, сколько сердце просит…
А через недолгие 80 лет будут падать на землю эти веселые колокола, взрываться и закрываться храмы. А еще через 80 лет будем жить мы. И храм Христа Спасителя вновь засияет пятью своими куполами. И так же, как наши предки полтора века назад, возвращаясь светлым пасхальным утром — теперь уже в метро — домой после праздничного богослужения, мы будем радостно говорить друг другу «Христос Воскресе!» И слышать в ответ «Воистину Воскресе!»
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http //www.testan.ru