Исламский фундаментализм и революция

Исламский фундаментализм и революция

Исламский фундаментализм и революция

Реферат Исламский фундаментализм и революция

Взаимоотношения ислама и революции сложно эволюционировали в XX веке от полной несовместимости до слияния в общепризнанном понятии «исламская революция», официально принятом в 1978 г. в Иране. Эгалитаризм, коллективизм и соответствующие представления о социальной справедливости в исламе (например, принцип «садака», предписывающий зажиточным мусульманам заботиться о неимущих единоверцах) служили обоснованием для выступлений революционного характера в странах ислама на всем протяжении их истории, но никогда не выдвигались до XX века в качестве главной причины того или иного выступления. Более того, исламские идеологи, в том числе реформаторы ислама, осуждали «социалистические теории Запада», считая, что они «несут зло – раскол общества, анархию и безверие». Этим теориям Джамаль ад-Дин аль-Афгани противопоставлял принципы «шуры» (совета, совещания) и социального мира1. Одновременно он осуждал выступления против монархов и знати, тем более – репрессии революционеров против них2.
В XX веке многое изменилось. Мусульмане самых разных стран участвовали в двух мировых войнах и множестве национально-освободительных движений, так или иначе сопровождавшихся вооруженной борьбой и социальным насилием революционного характера. Почти все страны ислама пережили в минувшем столетии экономические кризисы, стихийные бедствия, политические перевороты, радикальную трансформацию общественных структур и морально-психологического климата вследствие включения в мирохозяйственные связи и сложной, как правило – крайне болезненной, адаптации к воздействию культуры, технологии, организационных принципов, этики, нравов и эстетики Запада, что сопровождалось «вестернизацией» значительных секторов и отдельных слоев восточного общества.
Мусульмане дольше других людей Востока – примерно 1300 лет – общались с европейцами. И около 1000 лет они оказывают сопротивление европейской экспансии, которую всегда считали не только военной, но также духовной и прежде всего религиозной агрессией. Неудачи в этом противостоянии за последние 3–4 столетия неимоверно ожесточили мусульман. Надо при этом сделать лишь одну оговорку мусульмане не выступают против западной цивилизации как таковой или вообще влияния Запада. Но они решительно против военного, политического, экономического и особенно духовного господства иноверцев, ибо считают его покушением не только на свою свободу, но и на самобытность, неповторимость собственной цивилизации.
Однако ход событий в XX веке не оставлял им иного выбора, кроме борьбы. Колониальные порядки сменились более изощренной политикой неоколониализма, продолжившей и даже закрепившей господство Запада в сферах экономики, финансов, науки, техники, военного дела. Даже сбросив оковы политической зависимости, страны ислама остались отсталой периферией мирового капитализма, во многом сверяющей свою хозяйственную, политическую и социокультурную жизнь с требованиями развитых стран, как правило – своих бывших метрополий. Изменение быта, нравов и обычаев под воздействием идущей с Запада модернизации подрывает традиционную монополию ислама в этих сферах жизни мусульман, что не может не вызвать крайне негативной реакции и официальных представителей ислама, и наиболее традиционалистски настроенной части верующих. Модернизация экономики стран ислама и начавшийся процесс глобализации способствуют быстрой пауперизации значительной доли, если не большинства мусульман, наплыву в города разоренных сельских жителей, ввиду чего ускоренная урбанизация населения от Сенегала до Индонезии приводит к невиданному ранее скоплению «горючего материала» в лице неимущих маргиналов, представляющих собой своего рода социальный динамит. А страны Запада, в первую очередь США, многое сделали для взрыва этого динамита.
Исследователи самых разных взглядов констатируют повсеместную неудачу стран ислама в попытках обеспечить «адекватный экономический рост… в рамках западной экономической политики». В результате «многие мусульмане смотрят на ислам как на более справедливую экономическую систему». По мере роста социальной напряженности в большинстве стран ислама вследствие разочарования масс в проводимой светскими (как правило, прозападными) правительствами политике все более распространенной практикой таких правительств становятся диктаторские методы управления, репрессии, цензура, пытки и нарушения гражданских прав, тайные убийства, уродование и похищение политических оппонентов, которыми власти нередко отвечают на разоблачение коррупции и разложение госаппарата, как и на любую критику, часто ведущуюся с позиций исламской морали. Недовольство многих мусульман вызывает также невозможность противостоять западному влиянию ввиду содействия ему со стороны правящих кругов таких стран, как Турция, Иордания, Египет, Малайзия, Пакистан и многих других. Принятие рядом мусульманских лидеров американской версии «угрозы мусульманского заговора» вызывает особое возмущение в мире ислама. Сильнейшим раздражителем общественного мнения в арабских странах и в мире ислама стали утрата Палестины и возникновение Израиля, что трактуется мусульманами не только как политическое и военно-стратегическое поражение, но и как удар по исламу иноконфессиональной силы, нанесенный с помощью Запада. Поэтому готовность ряда мусульманских государств, а также ведущих палестинских лидеров вести переговоры с Израилем трактуется как следствие «американского опекунства» и «унизительный фарс»6.
Все эти факторы и создали условия для перехода стран и народов ислама от национализма, широко распространенного в 20–60-х годах XX века, к исламскому радикализму или, как предпочитают выражаться некоторые авторы, «революционному исламу». Этот переход был определен и обозначен исламской революцией 1978–1979 гг. в Иране – единственной в XX веке, проходившей под руководством мусульманского духовенства и максимально отразившей все вышеперечисленные причины революционности мусульман. Конечно, в Иране для этого сложились особенно благоприятные условия наличие более тысячи носителей высшего духовного шиитского звания «аятолла», во многих случаях связанных с богатыми и влиятельными семействами; огромное влияние около 200 тыс. улемов и служителей культа, контролирующих более 80 тыс. мечетей (и, следовательно, посещающих их верующих) и около 300 медресе и религиозных учебных заведений с ежегодным выпуском до 60 тыс. учащихся. Помимо этого, в стране насчитывается более 1,5 млн. «сейидов» (потомков Пророка), весьма почитаемых верующими и объективно заинтересованных в усилении позиций ислама во всех сферах жизни. Против этих сил режим шаха – светский, демонстративно прозападный, деспотический и действовавший террористическими методами (при опоре на охранку и систему доносов) – оказался несостоятелен. В трудной ситуации резко возросшей социальной напряженности и политической смуты шахский режим, ухитрившийся предварительно поссориться с духовенством (из-за ограничения вакфов, контроля над судами и образованием, «вестернизации» быта и т.п.), был лишен идеологических рычагов воздействия на общество и, несмотря на всемерную поддержку США, пал. Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы и породило «исламский бум» 70–80-х годов7.
Влиянию «революционного ислама» в мире и дальнейшему распространению его идей в огромной степени способствовала война в Афганистане 1979–1989 гг., спровоцировавшая наплыв в эту страну десятков тысяч исламских добровольцев со всех концов мира, вовлечение в афганские события Пакистана, Саудовской Аравии и США (в гораздо меньшей степени, но все же – Ирана, а также Китая), рост на антисоветской основе сил исламского фундаментализма во всех регионах распространения ислама, включая СССР. Усилению радикальных направлений фундаментализма содействовали, с одной стороны, информационная война, развернутая фундаменталистами повсеместно, кое-где при поддержке западных СМИ, с другой – все возраставшая материальная, техническая и кадровая поддержка моджахедов в Афганистане и вообще экстремистов от фундаментализма общинами мусульман-иммигрантов в Европе и Америке, насчитывавших к середине 90-х годов в общей сложности до 18 млн. человек8. Значение проводимых наиболее радикальными лидерами этих общин сбора средств, обучения боевиков, кампаний в СМИ, а также обращения в ислам теперь уже десятков тысяч европейцев и американцев становится все более и более серьезным фактором международной жизни.
На рубеже XX–XXI веков исламский радикализм или «революционный ислам» в разной степени и разными способами демонстрирует свою силу в Афганистане, Иране, Пакистане, Египте, Йемене, Судане, Алжире, на Северном Кавказе, весьма заметен в Средней Азии, на северо-западе Китая (в Синьцзяне), в Бангладеш, среди мощной мусульманской общины Индии (до 100 млн. чел.), в Ливане, Палестине, Ливии, Марокко, Боснии, а также – в среде упомянутых выше мусульманских диаспор – на Западе. Целью исламоэкстремистов является осуществление повсюду «исламской революции» по типу иранской с последующим созданием «исламского государства» (иногда уточняется – «исламской республики»), конституцией которого был бы Коран9.
В сущности, их целью является полная перестройка общества на принципах Корана и шариата. В Египте, например, с 1980 г. демонстрации с требованием введения шариата как основы законодательства в течение многих лет увлекали за собой от 40 тыс. до 100 тыс. человек в разных городах страны, исламские ассоциации объединяли миллионы людей, были представлены депутатами в парламенте и контролировали 180 «исламских» компаний с общим капиталом в 25 млрд. долларов. В Алжире ныне легально действует весьма влиятельное «Движение за исламское общество», имеющее мощную фракцию в парламенте.
Рассмотрев все современные факторы, питающие «революционный ислам», не стоит упускать из виду также историческое и политическое происхождение самого понятия революционности в исламе. Оно, безусловно, связано с революционными событиями 1917–1921 гг. в России, подорвавшими традиционные устои жизни миллионов мусульман и кардинально изменившими в дальнейшем условия их существования.
Февраль и октябрь 1917 г. объективно способствовали исчезновению уверенности мусульман в силе, прочности и авторитетности Российского государства, сотрясаемого малопонятными преобладающей их части революциями (да еще двумя за один год!) и позволяющего ниспровергать самые основы своего существования. Для мусульман легитимность власти даже Временного правительства была сомнительна, ибо не была освящена ни монархией, ни церковью, ни традицией. Октябрь 1917 г. добавил к этим сомнениям ощущение полного разрыва со всеми предшествующими традициями, да и со всем, что олицетворяло российскую цивилизацию. Это породило убеждение в том, что мусульманам отныне не по пути с саморазрушающейся, отказывающейся от самой себя Россией, погрузившейся в хаос, анархию и революционный нигилизм. К тому же антирелигиозный экстремизм, охотно демонстрируемый большевиками, особенно отталкивал мусульман, для которых безбожие – не просто преступление, а самоуничтожение.
Мусульманская элита России еще как-то могла мириться с властью Временного правительства, которую на местах обычно представляли в основном старые партнеры этой элиты – дореволюционные чиновники, предприниматели, интеллигенты. Социальная катастрофа, их постигшая в октябре 1917 г., угрожала существованию и мусульманской элиты. Поэтому она практически повсеместно оказала сопротивление новой власти, утверждение которой вовсе не было (как, впрочем, и во многих областях собственно России) «триумфальным шествием». Вследствие этого совершенно неверно представлять дело так, что «революция была исключительно делом русских», а мусульмане-де, оставались «безразличными наблюдателями», лишь иногда симпатизируя большевикам «исключительно ввиду своего недоверия Временному правительству». Эта точка зрения А.Беннигсена и Ш.Лемерсье-Келькже противоречит фактам.
Одной из главных причин успеха большевиков в борьбе за влияние на мусульман явилось непонимание их противниками невозможности возврата к старому, а также – то обстоятельство, что провозглашенная большевиками политика уважения национальной и религиозно-культурной самобытности мусульман, их права на самоопределение и автономию очень гибко и умело проводилась выдающимся татарским революционером и мыслителем Мирсаидом Султан-Галиевым. Его знанию культуры и обычаев мусульман, его таланту и усилиям Советская власть обязана тем, что большинство мусульман России осталось тогда либо в стороне от гражданской войны 1918–1922 гг. и последующих выступлений басмачей, либо выступило на стороне большевиков, особенно тогда, когда после 1922 г. были восстановлены шариатские суды, возвращено имущество мечетей и медресе, возрождены вакфы, празднование пятницы вместо воскресенья, выборность имамов и т.п. В 1923 г. и позже выдвигались лозунги о совместимости новой власти и ислама.
И хотя вскоре от всего этого отказались, опыт взаимодействия ислама и революции, широких масс мусульман и радикального движения социального протеста остался. До конца он так и не был уничтожен последующей сталинской политикой антимусульманских репрессий, начавшейся со спора с Султан-Галиевым и последующего его отстранения со всех партийных постов, ареста и осуждения. Недаром Троцкий впоследствии назвал Султан-Галиева «первой жертвой генсека».
Знаменитый французский востоковед Жак Берк был лишь частично прав в 1964 г., когда объяснял суть конфликта Султан-Галиева и Сталина верностью советской системы «индустриальным схемам и общим местам», что и побудило ее отвергнуть предложение Султан-Галиева «базировать распространение марксизма среди народов степей на татарской самобытности, понимаемой как «форма» социалистического содержания». Конечно, догматизм и невежество мешали многим партаппаратчикам верно оценить концепции Султан-Галиева. Они не понимали, что только бережное и уважительное отношение к религии, обычаям, традициям мусульман, их культуре и быту давало единственный шанс принятия идей социализма миром ислама. Это и отстаивал Султан-Галиев. Он был незаменим, когда надо было завоевывать авторитет у мусульман, привлекать их на свою сторону, сбивать первую волну национализма и басмачества в Поволжье и Крыму, на Кавказе и в Средней Азии. Но Султан-Галиев, стремившийся всерьез продолжать демократическую политику уважения национальных прав и особенностей, признания роли ислама и местных обычаев не на словах, а на деле, такой Султан-Галиев был Сталину не только не нужен, но и опасен как соперник. Поэтому и возникли провокационное «дело Султан-Галиева» и последующая «борьба с султан-галиевщиной», организованные Сталиным и продолжавшиеся уже после отстранения Султан-Галиева и вплоть до его казни в 1940 г.
Вследствие этого осталась нереализованной потенциальная возможность творческого восприятия и учета восточной (в том числе исламской) реальности. А значение наследия Султан-Галиева, нацеленного на синтез этой реальности с идеями революции и социализма, полностью раскрылось лишь во второй половине XX века. Игнорирование идей Султан-Галиева привело к отходу от социализма и переходу к национализму таких лидеров, как Заки Валидов, Мобенд Нат Рой, Тан Малака. В 60–70-е годы его идеями, особенно – гибким учетом психологии и образа жизни восточного крестьянства и определением роли ислама в процессе революционного обновления общества, увлекались такие деятели, как Гамаль Абдель Насер в Египте, Ахмед Бен Белла в Алжире, Муаммар Каддафи в Ливии и Али Шариати в Иране. В 80–90-е годы работы Султан-Галиева получили широкое признание (в Казани создан общественный фонд его имени, печатаются его политические и литературные произведения). О нем пишут крупнейшие востоковеды Англии, Франции, США, Японии. И можно лишь согласиться с Шамилем Мухаммедъяровым «Анализ Султан-Галиева оказался… настолько глубоким и точным, что его значимость в подлинном масштабе раскрывается только в наши дни».
Возможно, реализация его идей способствовала бы уже в первые десятилетия XX века умелой концентрации и ориентации революционной энергии мира ислама на созидательных задачах, на поисках социальной справедливости мирными средствами. И кто знает, может быть, мир был бы избавлен от многих бед фанатизма, экстремизма, терроризма, милитаризма и других видов насилия, которые имели или имеют место от Индонезии и Бангладеш до Алжира и Боснии, не говоря уже об Афганистане и Чечне.
Все эти беды – вовсе не порождение исламского социализма, национализма или фундаментализма, как думают многие на Западе (да и в России). Они – следствие нерешенности, загнанности внутрь и подспудного тления таких взрывоопасных проблем мира ислама, как отсталость, нищета, вопиющее социальное неравенство и социальная несправедливость, оскорбление национального и религиозного сознания экономическим засильем иностранцев, культурно-идеологическим неоколониализмом и военными акциями великих держав. Возможно, всего этого (или многого из этого) не было бы, если бы идеи Султан-Галиева были не временным (в 1917–1921 гг.), а постоянным теоретическим и практическим оружием революции в России, если бы, основываясь на них, действительно не на словах, а на деле удалось бы создать синтез европейского интернационализма, передовых достижений науки и цивилизации Европы с уважением культуры и религии мусульман, особенностей их общественного уклада и образа жизни, с модернизацией их нравов и обычаев при учете лучших традиций.
Однако был избран иной путь, частью которого стала цепь репрессий, уничтожившая миллионы мусульман, в том числе – большинство сторонников модернизации исламского общества. Это фактически зачеркнуло многие достижения СССР в области национальной политики, осложнив и без того непростые русско-мусульманские отношения, затруднив и затормозив русско-мусульманское сближение. Политика Сталина привела на позиции борьбы с Советской Россией многих ранее пророссийски настроенных мусульман. Фактически они вынуждены были забыть о своей былой включенности в российскую политику и культуру, невольно противопоставляя всероссийскому «централизаторству» большевиков автономизм и даже сепаратизм своих соотечественников и единоверцев.
Вместе с тем положение ислама в СССР было достаточно противоречиво. Как бы то ни было, но «советизация» мусульманских регионов сопровождалась модернизацией общества, ростом экономики, сферы просвещения и социальных гарантий, расцветом национальной культуры и началом формирования гражданского самосознания мусульман, чему способствовало их сближение с другими народами СССР, особенно с русскими, в том числе – в правовом, социокультурном и личном плане. Эту сторону жизни мусульман в СССР нельзя забывать. Фактически ими был образован совместно с другими народами СССР «социум общей судьбы», державшийся до 1991 г.
Значительный ущерб авторитету и образу СССР, а также его влиянию среди мусульман всего мира нанесла эмиграция за рубеж таких видных политических и общественных деятелей, как А.-З.Валидов (Заки Валиди Тоган), Гаяз Исхаки, Мустафа Чокаев (Чокай-оглы) и другие. От Японии и Германии до Польши и Скандинавии, но особенно в Турции они продолжали политическую деятельность, объединяли вокруг себя мусульман-эмигрантов Поволжья, Крыма и Центральной Азии, а также Сибири и Кавказа, вели очень действенную агитацию против СССР, способствуя проводившейся Западом политике изоляции СССР. Лишь много позже, в 50–60-е годы, когда СССР взял курс на поддержку освободительных движений в зарубежной Азии и Африке, Москвой была проявлена «удивительная терпимость по отношению к исламу».
Таким образом, события 1917 г., взорвав старое общество России, решающим образом изменили отношение ислама к революции. Мусульмане России оказались втянуты в политическую и социальную борьбу на бескрайних просторах рухнувшего государства, где они должны были заново определять свое место, свою позицию и отношение к ожесточенной схватке «красных» и «белых». Участие в этой схватке революционизировало мусульманское общество, мобилизовало его внутренние резервы, ускорило его социальное и политическое развитие, стимулировало различные классы и группы мусульман к отстаиванию своих интересов методами революционного противоборства вплоть до вооруженного насилия. В чрезвычайных условиях гражданской войны быстро возникали, созревали и укреплялись политические группы, партии и общественные организации мусульман, нарождалась идеология мусульманского национализма и мусульманской революционности, базировавшаяся, с одной стороны, на этноконфессиональной и культурно-исторической самобытности мусульман России, а с другой, – на усвоении огромного, многообразного и неоднозначного опыта революции и революционной борьбы всех народов России. Былое противостояние обновленцев-джадидов и традиционалистов-кадимистов отошло в основном в прошлое, сменившись новым – между мусульманскими союзниками большевиков и мусульманскими националистами. Но и те, и другие по своим методам организации и борьбы, психологии и целям были революционерами, ибо одинаково революционным было и помогать новой власти разрушать старое российское общество и его порядки, и бороться за самоопределение и отделение от этой новой власти. Жизнь не оставила возможности иного выбора. Любой его вариант лишь способствовал революционизированию мусульман, так как болезненно ломал их цивилизационные связи с Россией, ослабляя или разрывая их в случае отделения от нее, ставя их на совершенно иную основу – в случае союза с новой Россией. Султан-Галиев пытался смягчить болезненность этой ломки, но не смог.
Революционный опыт мусульман России в дальнейшем, несмотря на относительную изоляцию СССР от остального мира в 20–30-е годы, распространился практически на все страны ислама либо через механизм Коминтерна, либо через эмиграцию мусульман из СССР, либо через басмачество, действовавшее в Центральной Азии, но имевшее базы и поддержку в Турции, Иране, Афганистане и Кашгарии (Синьцзяне). Этот опыт привнес в мусульманскую среду зарубежного Востока высокую степень идеологизации и политизации социальной борьбы и социальных движений, возросший уровень организованности и политической культуры, увеличение склонности к революционному насилию и массовым движениям общественного протеста, сочетающим традиционные формы сплочения (мечеть, суфийское братство) и новейшие способы объединения верующих (партии, профсоюзы, различные ассоциации). Все это явилось основой революционизирования общества в странах ислама последующих десятилетий.
Прямым следствием такого положения вещей и явилась последовательная и все более нараставшая политизация ислама от возникновения в 1929 г. Ассоциации братьев-мусульман в Египте, постепенно распространившей свою деятельность на весь арабский мир, до образования в 70–80-е годы международных исламских организаций, таких как Организация Исламская конференция, Лига исламского мира, Всемирный исламский конгресс и другие, открыто ставящие вопрос об исламизации всех сфер жизни – от банков и образования до военного дела и внешней политики. Причем после событий 1978–1979 гг. в Иране, названных «исламской революцией», нет никаких сомнений по поводу того, что исламизация, как и прочие перемены в обществе, может быть осуществлена не только традиционно мирным, но и насильственным путем. Иными словами, в сознании мусульман понятия «ислам» и «революция» окончательно соединились. А это обстоятельство, взаимно усиливая радикализм исламистов и фанатизм революционеров, способствует слиянию воедино в мире ислама всех форм социального, политического, национального и религиозного протеста, многократно умножая силу их проявления от Алжира до Филиппин. Это подтверждается, в частности, быстрой исламизацией почти всех движений такого рода за последние десятилетия, особенно – в Египте, Палестине, Судане, Йемене и Чечне.
ислам революция национализм радикализм

Список источников и литературы
1. Мухаметшин Ф.М. Взгляд на исламский фундаментализм. – M., 1998, с. 72–73.
2. Тайны национальной политики ЦК РКП. – М., 1992, с. 12–223, 267–268, 280–281; Berque J.Dépossession du monde. – P., 1964, с. 141.
3. Исламский вестник, 1992, № 10, с.21;
4. Сагадеев А.В. Султан-Галиев и идеология национально-освободительного движения. – М., 1990;
5. Заки Валиди Тоган. Указ.соч., с. 430–502;
6. Яна Суз (Новое слово). М., 1994, сентябрь, с. 2.
7. Левин З. И. Фундаментализм. М., Ин-т востоковед. РАН, Крафт+, 2003, 264 с
8. Жильбер Ашкар. 11 тезисов о возрождении исламского фундаментализма. Свободное Марксистское издательство, 2008 г.
9. Поляков. Арабский восток и Россия проблемы Исламского фундаментализма. Едиториал УРСС, 2003