Виды имущества могущие быть предметом мошенничества

Виды имущества, могущие быть предметом мошенничества
В гражданских законах встречаются многоразличные деления имущества, из которых для нашего вопроса важны следующие а) деление их на имущества движимые и недвижимые; б) деление движимого имущества на наличное и долговое; в) на имущество материальное и отвлеченное; г)— казенное и частное. Затем по пространству или объему прав на имущества законы различают собственность, владение, пользование и права в чужой вещи. Рассмотрим в отдельности, на сколько каждый из указанных видов может быть предметом мошенничества.
Относительно имущества движимого не может представиться важных сомнений, так как общее определение ст. 1665 Улож. признает мошенничеством похищение всякого движимого имущества. Затруднения могут возникнуть только относительно вопроса, должно ли определение движимого имущества гражданскими законами переносить и в уголовное право. Законы гражданские содержат по этому вопросу следующие постановления (т. X ч. I Св. Зак.)
Ст. 401. Движимые имущества суть мореходные и речные суда всякого рода, книги, рукописи, картины и вообще все предметы, относящиеся к наукам и искусствам, домовые уборы, экипажи, земледельческие орудия, всякого рода инструменты и материалы, лошади, скот, хлеб сжатый и молоченый, всякие припасы, выработанные на заводах наличные руды, металлы и минералы, и все то, что из земли извлечено.
Ст. 402. Наличные капиталы, заемные письма, векселя, закладные и обязательства всякого рода принадлежат к имуществам движимым. Дополн. по продолжению 1863 относит сюда и выкупные свидетельства, а также право на получение, непрерывного дохода, назначаемого вместо ссуды за выкупленные крестьянами земли.
Ст. 403. Золотосодержащие прииски, отводимые частным лицам на казенных землях для одной лишь разработки, признаются в отношении к золотопромышленникам имуществом движимым; а потому и в переходе от одного владельца к другому по наследству или иным случаям подлежат тем же правилам, какие вообще для имуществ движимых установлены.
Ст. 384. Недвижимыми имуществами признаются по закону земли и всякие угодья, деревни, дома, заводы, фабрики, лавки, всякие строения и пустые дворовые места.
Ст. 386. Принадлежности населенных земель суть состоящие на них церковные и другие строения, дворы, мельницы, мосты, перевозы, плотины и гати.
Ст. 387. Принадлежности земель как населенных, так и ненаселенных суть состоящая в них реки, озера, пруды, болота, дороги, источники и другие места сим подобные, все произведения, на поверхности земли обретающиеся, и все сокровенные в недрах ее металлы, минералы и другие ископаемые.
Ст. 388. Принадлежности фабрик и заводов суть все заводские построения, посуда и инструменты, земли, леса, покосы, руды, соляные рассолы, трубы и все вещества ископаемые.
Ст. 389. Принадлежности домов суть части оных, составляющие внутреннюю и наружную отделку, и те украшения, которые невозможно отделить от здания без повреждения, как-то мраморные, красного дерева и другого рода полы, мраморные, медные или чугунные камины, дорогие обои, зеркала в стенах и т. под.
Ст. 390. В числе принадлежностей на недвижимые имущества полагаются и укрепления на владение ими, как-то владенные указы, грамоты, крепости, межевые книги, планы и другие документы.
Ст. 391. К принадлежностям заповедных наследственных имений относятся фамильные бумаги, драгоценности или произведения искусств, собрания редкостей, книг и тому подобные, именно в акте учреждения таковых имений означенные.
Ст. 392. Дополн. 1868 года. Неотъемлемою частью недвижимого имущества, заложенного в обществе взаимного поземельного кредита, считается квитанция, выданная в удостоверение уплаты заемщиком следующей с него суммы в складочный капитал. Квитанции эти не могут быть уступаемы отдельно от заложенного имущества.
Отсюда следует
а) Характер недвижимого имущество в законах гражданских получает или по существу своему, или по назначению.
б) По существу недвижимым признается только почва и имущество, непосредственно связанное с почвою, пока оно следует ее участи; потому-то оно также рассматривается и как принадлежность земли [1]. Движимым, напротив, имущество становится, когда оно существует отдельно от земли—не в земле и не прикреплено к земле неподвижным образом, или прикрепленное к земле отделено от нее с момента этого отделения. Отсюда гражданское законодательство делает одно исключение относительно золотосодержащих россыпей (ст. 403), причисляя их к имуществам движимым; не причисление это по закону имеет силу только «в отношении к золотопромышленникам», т. е. в гражданских делах о законном переходе этого имущества из рук в руки для облегчения его [2]. Дальнейшие затем определения т. X ч. I имеют общий характер, и потому нет никакого основания не распространять их и на дела, рассматриваемые судами уголовными. В нашей литературе обыкновенно высказывается противоположное мнение, что объясняется смешением вещи недвижимой по существу с принадлежностями ее. Так Неклюдов, Руководство II, 640, говорит «Понятие движимой вещи в праве уголовном не совпадает с понятием движимой вещи по законам гражданским. В уголовном праве движимою вещью называется все то, Что может быть отделено от почвы и увезено, унесено или сплавлено. На этом основании предметом кражи могут быть не только отдельные части недвижимых имуществ, но и самые недвижимые имущества в целом их составе, коль скоро вору удастся перенести их в другое место; такова, напр., кража ветряных мельниц, мостов и т. под.» Но 1) уважаемый автор не приводит никаких оснований, почему он допускает дробление законодательных начал и даже противоречие их в одних и тех же вопросах; 2) основная Форма недвижимости по нашему праву есть почва и те источники доходности, которые лежат в ней самой, напр. угодья, а их перенести и отделить от почвы невозможно, можно только рассматривать особняком результаты этой доходности, какова арендная плата. Затем возведенный на почве строения по точному смыслу законов гражданских составляют недвижимое имущество лишь до тех пор, пока они непосредственно связаны с почвой; след. в этом отношении нет никакого различия между гражданским законодательством и уголовным правом; 3) упоминаемые автором мосты и мельницы, а также составные части возведенных на земле построек составляют принадлежности недвижимых имуществ, а не самые недвижимые имущества (ст. 386, 389 т. X ч. I). Принадлежности же но гражданским законам обсуживаются по началам о недвижимом имуществе лишь в тон случае, когда он следуют судьбе главного имущества [3]; след. и в этом отношении между законами гражданскими и уголовным правом нет различия, а потому последнее не нуждается в расширении понятия движимости за пределы гражданских узаконений.
Точно также ограничение уголовным судом круга вещей, признанных в гражданском законодательстве имуществом движимым, не может найти в нашем праве никакого оправдания. Правда, иногда благодаря особенностям способа действия имущественных преступлений некоторые из указанных видов движимости в силу своего характера оказываются гарантированными от преступных посягательств этими преступлениями; напр., долг на другое лицо, не обеспеченный распискою, право на действия другого лица, сводящееся к имущественной оценке и т. п. не могут быть нарушены кражей. Но как скоро эта физическая невозможность отпадает, то нет никакого основания выделять из категории движимых имущества, отнесенные сюда законами гражданскими. A это и должно иметь место в мошенничестве, способ действия которого—обман—дозволяет нарушение всякого движимого имущества в смысле гражданских законов.
Правило это признается и угол. кас. сенатом во многих его решениях; так в деле Шамшевой он признал, что предметом мошенничества может быть право на получение наемной платы (IV, 322); в делах Головина (IV, 879) и Пайкоса (IV, 1082) он не отрицал, что обмер дров при принятии их для обсчитывания возчиков за извоз и обвес в муке для той же цели может составить уголовно преступное мошенничество; в деле Никитина (V, 566) он отнес к мошенничеству выманивание билета ссудной кассы на заложенные вещи; точно также он признавал возможным предметом мошенничества деньги, долговые расписки, накладные на товар, лошадь с повозкой и упряжью, кирпич, находку и пр. (кк. рр. III, 423; IV, 122, 263, 380; V, 88 и др.). Тот же взгляд существует и в западноевропейских законодательствах; так Code penal определяет предмет мошенничества следующим образом «кто побудит или покусится побудить другого дать или передать себе фонды, движимость или обязательства, распоряжения, обещания, квитанции и платежные расписки»; эту редакцию принимают уложения Бельгии и Сардинии. Прусский и северогерманский кодексы употребляют самую общую редакцию — «нарушение чужого имущества с корыстным намерением». В обычном праве Англии мошенничество определяется как такое обманное действие, которое причиняет или может причинить общественный вред (affect or may affect the public); но в статуарных определениях Англии и Америки предмет его обозначается перечислением отдельных движимых имуществ с прибавкою в статутах последнего времени «valuable security» и выманивания подписи на долговом акте [4]. В этом последнем случае наше законодательство делает исключение из общего правила, создавая из обманов для побуждения к даче обязательств особое преступление, но выманивание наличных уже обязательств обнимается понятием мошенничества. Об этом мы скажем подробнее во II отделении.
Понятие движимого имущества в наших гражданских законах определено не в виде общего положения, а в форме указания отдельных видов его. Поэтому возможны случаи, не отнесенные законом ни к недвижимым имуществам, ни к имуществам движимым, напр., светильный газ. Здесь качество вещи должно определять место ее, причем, однако, необходимо заметить, что объем недвижимого имущества не должен быть расширяем за пределы случаев, точно обозначенных законом.
Указание оснований этого правила принадлёжит гражданскому праву, так что мы можем ограничиться коротким замечанием, что основная форма недвижимости есть почва и включение других имуществ в недвижимые делалось всегда в виде исключений для установления более формальных правил законного перехода его из рук в руки. В виду сказанного мы не находим никаких оснований выделять из мошенничества получение обманом права на светильный газ, на воду из водопроводных труб [5] или из целебных источников и колодцев и пр.
Наконец в) имущество получает характер недвижимого до своему назначению. Таковы принадлежности недвижимых имуществ. Но это его значение продолжается только до тех пор, пока оно рассматривается в совокупности с главною вещью, имуществом недвижимым по существу; взятое же отдельно, оно и в смысле гражданских законов составляет имущество движимое, если только не связано с почвой нераздельно, напр., дороги, реки и т. п. [6]. Вникая в характер принадлежностей недвижимого имущества по русскому праву, мы замечаем а) что ими объявляются не только составные части возведенных на земле построек, но даже составные части почвы, определяющие ее ценность; таковы металлы, минералы и другие ископаемые, находящиеся в земле; если они могут быть выделены из почвы, то с момента выделения переходят в общий разряд движимых имуществ. б) Принадлежности распадаются на принадлежности земель (первичные), принадлежности иных недвижимых имуществ (вторичны) и общие тем и другим. Две последние группы имеют наиболее искусственный характер; здесь понятие принадлежности весьма нередко определяется исключительно соображениями целесообразности и практического удобства. Сюда относятся составные части здания, межевые акты, планы, книги и иные документы на недвижимость, инструменты фабрик и заводов, фамильные коллекции бумаг, книг, редкостей и пр. О движимом свойстве предметов их, рассматриваемых отдельно и независимо от главной вещи, не может возникнуть ни малейшего сомнения; вот почему в уголовных законах посягательства, направленные на подобные принадлежности отдельно и независимо от главной вещи, рассматриваются в ряду нарушений чужого движимого имущества; напр.ст. 1657 Улож. прямо говорит, что предметом кражи могут быть крепости, межевые планы и иные акты. Нет оснований ставить в этом отношении каких либо ограничения для мошенничества, если только нарушенные им предметы имеют имущественную ценность. Наконец, принадлежности первичные составляют или возведенные на земле строения, или средства сообщения, или естественные богатства, находящиеся в земле и на земле. Как, спрашивается, должен относиться к ним уголовный судья? Разрешение этого вопроса нужно искать в законах уголовных и гражданских. По точному смыслу последних эти принадлежности, рассматриваемые отдельно от главной вещи, составляют имущества движимые, если только они не включены в разряд недвижимых по существу; так вынутые руда и клад могут быть проданы хозяином как имущество движимое. Из уголовных законов мы видим также, что присвоение найденного в чужой земле клада поставлено в ряду преступлений против имущества движимого [7]; что вылавливание рыбы из чужих рек и озер, порубки и потравы также выделяются законом из преступлений против недвижимости. Обобщая все подобные отдельные указания, мы получаем следующее правило с точки зрения русского законодательства движимыми имуществами признаются и такие составные части или принадлежности имуществ недвижимых, которые под влиянием преступной деятельности виновного могут быть отделены от почвы и перенесены в другое место [8]. В виду этого начала между прочим к. с. в деле Шамшевой (IV, 322) совершенно основательно признал право на доход с недвижимости возможным предметом преступления против чужого движимого имущества.
Более трудностей представляет вопрос может ли быть предметом мошенничества имущество недвижимое?
Законодательства иноземные не видят никаких логических или бытовых оснований выделять его из общего состава мошенничества. Во французском праве оно обнимается с одной стороны выражением fonds, с другой — тем, что предметом мошенничества могут быть всевозможные обязательства и распоряжения, имеющие имущественный характер. Прусское и Северогерманское Уложения объявляют всякое имущество возможным предметом мошенничества. Только английские статуты последнего времени выделяют из него недвижимое имущество (Consol. act 6 Aug. 1861§§ 88, 89 и 90), находя себе последователей во многих, но далеко не во всех американских статутах. В самом деле, многие американские статуты распространяют мошенничество и на недвижимое имущество, и при том во всяком случае (Массачузет, Огио) или под тем непременным условием, чтоб виновный обманом выманил письменный акт о передаче этого имущества, valuable security (Виргиния, а в одном случае с 1851 г. и Нью-Йорк); в других статутах для мошенничества обыкновенно требуется personal property, но обычное право и статут Георга II, действующие в Америке совместно с местными статутами, обнимают мошенничеством не только chattel and valuable security (движимость и знаки имущественных ценностей), но и всякое другое имущество, goods.
Что же касается русского права, оно со всею резкостью выделяет недвижимое имущество из понятия мошенничества; «мошенничеством признается похищение посредством какого либо обмана денег, вещей или иного движимого имущества», говорит ст. 1665 Улож.; специальное постановление ст. 1680 Улож. создает из обмана для приобретения чужого недвижимого имущества особое преступление, которого, однако, состав в высшей степени неопределенен. «Кто, владея или пользуясь чужим недвижимым имением, или только жительствуя в оном по доверенности или же по какому либо письменному или словесному договору, будет в актах или в представляемых им местному или иному начальству или суду бумагах называть сие имение своим, в намерении оное себе присвоить, или же употребит какой либо другой, с сею же целью, обман, тот за сие подвергается»—арестантским ротам .или ссылке на житье в Сибирь по 4 степ. 31 ст. Улож. Допустив даже, что последние слова этой 1680 ст. применяются и к тем лицам, которые не жительствуют и не владеют чужим недвижимым имением, мы, тем не менее наталкиваемся на массу других неточностей, вытекающих из текста ее. Она не говорит, в каком отношении должен стоять обман виновного к тому явлению, непосредственным результатом которого является потеря права на недвижимое имущество одною стороною и приобретение ею другого; а это важно, тем более, что она дает повод предполагать, что совершение этого преступления законодатель видит уже в момент выполнения обманного действия, вовсе не требуя действительную потерю имущественной ценности. Кроме того нельзя не остановиться на следующем обстоятельстве. Выделение обманов против недвижимости из мошенничества, очевидно, допущено для того, чтобы установить за первые более строгую, наказуемость; верно или неверно, но в посягательстве на недвижимость закон видел больше преступной дерзости со стороны обманщика, чем в посягательстве на имущество движимое. С этою целью он и назначает за них строгую наказуемость независимо от стоимости предмёта преступления. Но всматриваясь ближе в дело, ми увидим, что в действительности закон не успел достичь этой строгости, во многих случаях заставляя судью применять здесь даже более слабое наказание, чем за мошенничество; таковы случаи рецидива. Кроме того, совершенное виновным нарушение ст. 1680 не окажет никакого влияния на наказуемость мошенничества, совершенного после наказания за первое преступление, так что виновный в нарушении ст. 1680 находится в более благоприятных обстоятельствах, чем провинившийся в мошенничестве, между тем как характер действия и юридическое качество намерения того и другого стоят на одной доске.
Вместе с тем нельзя не заметить, что нет ровно никаких логических оснований выделять преступный обман против недвижимости из мошенничества; там и здесь уголовное правосудие имеет дело с одинаковым способом действия, с одинаковым намерением причинить вред чужому имуществу для получения над ним господства; в обоих случаях его охране подлежит одно и тоже—имущественное—право. Разница между движимостью и недвижимостью в практической жизни совсем не так велика, как бы следовало заключить из различия узаконение по вопросам приобретения их и доказательства на них своего права. Движимость есть средство приобретения недвижимого, имущество более удобное для оборота и потому более предпочитаемое при сильной степени экономического развития, чем недвижимость; с другой стороны последняя значительно обеспечена от нарушений обязательными мерами гражданской корроборации, между тем как движимое имущество более открыто для нарушений и потому уголовное правосудие должно восполнить то, чего не могли доставить гражданские законы. Нередко замечают, что недвижимое имущество имеет более важное значение для государства, чем имущество движимое. Против этого ложно бы было возразить простым указанием на современный имущественный оборот, далеко оставивший за собою государство земледельческое в тесном смысле; теперь земледелец не может, как прежде, обходиться собственными средствами, получаемыми дома, у себя, и должен делать значительные денежные затраты на стороне. Но положим, что этот мотив верен в том именно смысле, что самый надежный источник государственных доходов есть недвижимое имущество; легко видеть, однако, что при переходе его из рук в руки, хотя бы вследствие преступления, государство ровно ничего не теряет, так как приобретатель станет к нему в отношения прежнего владельца.
Однако, выделение нашим законодательством обманов против недвижимого имущества из мошенничества относится только к тем обманам, которые рассчитаны на приобретение полного господства над недвижимым имуществом, на «присвоение» его виновным. Но мы уже видели, что источники доходности недвижимого имущества входят в него пак принадлежности и что как скоро право на подобную принадлежность может быть нарушено без нарушения права собственности на недвижимое имущество, то по точному смыслу русского законодательства может быть речь о преступлении против движимости; между тем здесь нарушается одна из составных частей права на недвижимое имущество — право пользования или владения им.
Поэтому
А. посредством обмана побудил Б. дозволить ему собирать установленный в законном порядке сбор за перевоз через реку, находящуюся в имении Б., который составляет принадлежность этого имения;
А. также посредством обмана побудил Б. отдать ему в аренду без денег или за мнимый, обманный эквивалент угодья его имения; или выманил у него право проезда через его лес имеющее имущественную ценность, и т. д.,—
то в этих случаях будут все условия имущественного преступления, в данных примерах — мошенничество. Взгляд этот признан и практикою кассац. сената, который отнес к мошенничеству выманивание наемного договора с намерением лишить собственника земли права требовать за нее арендную плату (IV, 322).
Так как по закону мошенничество определяется, как преступление против движимого имущества без выделения отсюда каких бы то ни было видов его, а по законам гражданским движимое имущество бывает наличноё и долговое, то мы должны признать, что предметом мошенничества может быть то и другое.
Определения законов гражданских по этому вопросу суть
Т. X ч. I ст. 416. Наличное имущество владельца составляют деревни, земли, дома, капиталы, вещи и все то, что владельцу укреплено, передано или им садам произведено и за ним состоит, хотя бы состояло притом и в споре, доколе спор окончательно не разрешен.
ct. 417. К составу имуществ наличных причисляются и тяжбы по оным, в судебных местах производимые.
Ст. 418. Имущества долговая суть все имущества, в долгах на других лицах состоящая, и все то, что нам принадлежит по договорам, заемным письмам, векселям и всякого рода обязательствам.
Ст. 419. К составу долговых имуществ принадлежат и иски наши на других по сим имуществам.
Мы уже имели случай заметить, что постановления гражданских законов, нормирующие имущественные отношения, должны быть обязательны и для судов уголовных. К разряду их принадлежат те узаконения, которыми определяется движимый характер имущества в юридическом смысле. Поэтому мошенничество как преступление против движимого имущества, несомненно, обнимает такие случаи выманивание обманом какого либо обязательства, имеющего характер имущества; подкладывание обманом для подписи иного документа, чем тот, который желала подписать сторона обманутая [9]; побуждение обманом к прекращению тяжбы или иска подачею в суд о том бумаги; выманивание обманом чужих обязательств, заемных писем или векселей посредством передаточной надписи; выманивание обязательства, имеющего, имущественную ценность и выданного самим виновным, хотя бы это обязательство имело своим предметом право на личный труд и т. д.
Правда, упоминаемые здесь «договоры и обязательства» представляют собою лишь знаки имущественных ценностей, но они, как и бумажные деньги, имеют по закону имущественную ценность. В частности против включения в предмет мошенничества тяжб и исков на других можно возразить, что иск не составляет еще имущества в смысле блага, могущего служить к удовлетворению различных потребностей и что, признавая его предметом преступления, мы запутаемся при определении ценности его. Но первое возражение опровергается прямым указанием закона, который относит иски и тяжбы к имуществам; второе же, не подрывая выставленного взгляда, направлено лишь к указанию практических затруднений,
Долговое имущество обыкновенно обеспечивается какими либо знаками—документами; это, впрочем, не составляет его необходимое условие, так как по ст. 419 т. X ч. I зак. гражд. иски признаются долговым, а по ст. 417 тяжбы наличным имуществом совершенно независимо от того, представил ли истец суду в доказательство своего иска или тяжбы какой либо документ или не представил; а если обращение в суд по какому либо основанию, признано имуществом, то, конечно, только потому, что закон придавал имущественное значение тому основанию, в силу которого сторона обратилась к суду—спорному праву его относительно другого.
Наша судебная практика вполне соглашается с проводимым мною взглядом, признавая, что предметом мошенничества может быть и имущество долговое, и притом как обеспеченное письменными документами, так и не обеспеченное ими. Приведу примеры.
К. p. IV, 879. Крестьянин Вавил Головин подрядил 14 крестьян деревни Ванозера, по письменному условию, доставить, 270 саж. дров на берег реки Сорки. Впоследствии к этому условию присоединились еще, 24 крестьянина, а З апреля 1869г. крестьянин Антипов за себя и по доверенности других принес мировому судье жалобу на Головина, что он замерил дрова, и просил, обмерив их, что окажется замеренным неправильно, им возвратить и дать им расчет (по наемному договору), а с Головиным поступить по уголовным законам. Мировые учреждения признали здесь обман в расчете платежа и применили ст. 173 и 5 п. 174 уст о наказ.; кас. сенат, отменив их решение вследствие процессуальных соображений, не отрицал однако, что действие Головина представляет наличность условий мошенничества. Между тем предметом преступления здесь является право крестьян требовать платеж денег за личный труд, т. е. имущество долговое.
К. р. IV, 1082 по делу Пайкоса—обстоятельства дела вполне напоминают первый случай, с тем лишь различием, что у возчиков не было письменного условия и обвиняемый покушался обсчитать их не обмером, а обвесом.
К. р. V, 352. Мещанин Типикин, признав виновным в том, что выманил посредством обмана у крестьян Митрофанова, Фирсанова и Яковлева расписку о получении платежа за проданный им дуб, с тем, чтобы лишить их этого дуба. Мировые учреждения применили к действию Типикина ст. 173 и 174 пп. 2 и 3 уст. о наказ, с чем согласился и кас. сенат, между тем здесь предметом преступления было право потерпевших требовать от Типикина дуб, т. е. долговое имущество.
К. р. V, 519. Любовицкий, губ. секретарь, присяжными заседателями признан виновным в том, что, желая воспользоваться тремя, рублями, следовавшими солдатской жене Марье Морозовой за службу у него, согласился, по просьбе Морозовой, написать мужу ее письмо и отправить его вместе с означенными тремя рублями в г. Любаву, но, не отослав этих денег, ложно уверил ее в противном и таким образом присвоил принадлежащие Морозовой деньги, а для того, чтобы уверить Марью Морозову в действительности отсылки мужу ее 3 р., передал Морозовой чужую переправленную почтовую расписку. Суд применил к его действию 1665 и 1666 ст. Улож. и 3 п. 175 уст. о наказ., т. е, признал его виновным в мошенничестве с особыми приготовлениями. Эту квалификацию утвердил кас. сенат, хотя опять-таки и здесь предметом нарушения было имущество долговое, не обеспеченное формальным документом — право Морозовой требовать с Любовицкого уплату денег за личный труд.
Примеров этого рода в нашей практике очень много и, повторяю, они бесспорно относятся к мошенничеству, что подтверждается и точным смыслом ст. 113 уст. о наказ., причисляющей сюда обманы в расчете; платежа, т. е. посягательства на чужое долговое имущество. Но иногда они перёходят в банкротство и злостную несостоятельность; о границах их с мошенничеством мы скажем ниже.
К имуществу отвлеченному относятся право литературной и художественной собственности; привилегии на изобретения земледельческие, фабричные и мануфактурные; право фирмы
а) Преступления против литературной и художественной собственности выделены нашим законодательством из иных преступлений против чужого движимого имущества, благодаря особенностям способа действия, вытекающим из свойства предмета нарушения. Но как быть, если нарушение такого имущества становится возможным при помощи одного из способов действия общих имущественных преступлений, не предусмотренного в ряду специальных постановлений о нарушениях этого рода? Приведу пример.
А. посредством ложных уверений, установляющих состав мошенничества, побуждает Б.—автора сочинения или художественного произведения — уступить ему право собственности на это произведение или дать ему в нем пай.
Расчленяя это действие А. на его составные части, мы видим в нем выманивание чужого движимого имущества (так как отвлеченная собственность не есть имущество недвижимое), притом выманивание его преступным способом действия, характеризующим мошенничество и не обнимаемым теми узаконениями, которая постановлены специально для преступлений против отвлеченной собственности. Не составляя таким образом особого преступления и удовлетворяя условиям общего, действие А. должно быть признано мошенничеством. Эта мысль подтверждается и точным смыслом ст. 1684 Улож. о наказ.; согласно ей о контрафакции как особом имущественном преступлении может быть речь только в таком случае, когда со стороны виновного не было употреблено «никакого подлога или иного обмана»; след. при наличности их действие рассматривается как такое преступление, в состав которых входит или подлог или обман.
Приведенный случай, ясно, есть лишь один из конкретных примеров и выставленное начало далеко не исчерпывается им. Оно имеет место при всяком выманивании обманом у хозяина отвлеченной собственности его прав вполне или отчасти; но специальным постановлением закон не признает здесь обмана в действии лица, продающего право отвлеченной собственности нескольким порознь тут применяется наказание ст. 1684; с другой стороны, если выманивание обманом чужой отвлеченной собственности, как имущественной ценности сопровождается похищением авторства, то здесь назначается, наказание по совокупности преступлений (литературная кража—ст. 1683, и мошенничество).
б) Относительно нарушения обманом привилегий на изобретения должно дать противоположный ответ, так как ст. 1363 Улож. создает. из него особое преступление, не обращая при этом никакого внимания на способ действия виновного.
в) Наконец, право фирмы во действующему законодательству состоит в неприкосновенности знаков торгового дома или какого либо производительного учреждения, прикладываемых с дозволения правительства к выделанным или продаваемым ими предметам. Нарушение его может быть произведено различными способами действия. Из них подделка таких знаков и употребление подделанных для прикладывания к выпускаемым в продажу предметам составляет самостоятельное преступление, предусмотренное ст. 1354 Улож.; она, впрочем, по буквальному смыслу охраняет только фирмы русских фабрикантов, заводчиков и торговцев, но 2 (14) июня 1857 года, трактатом о торговле и мореплавании, сила ее распространена и на охранение французских фирм от нарушений в пределах России. Дополняющая этот трактат декларация 6 (18) мая 1870 нашла нужным запретить не только те подделки знаков французских фирм, которые совершаются в пределах России, но и вне ее, лишь бы только в России предметы с такими подделанными фирмами выпускались в продажу; вместе с тем эта декларация ввела то существенное изменение, что, вместо ст. 1354 Улож. назначаются наказания за мошенничество, если указанные фабричные знаки и клейма подделываются в государствах, с которыми у нас не существует международных торговых трактатов; в других же случаях по прежнему должна применяться ст. 1354, так как декларация 6 мая не отменяет трактата 1857 и даже сама
Считается входящею в состав этого трактата, имея равную с ним силу [10]. Но мы увидим, что этот способ действия далеко не удовлетворяет всем условиям мошенничества и потому включение его в это преступление через чур, поспешно. Нельзя, однако, отрицать, что при наличности на стороне способа действия условий мошенничества, право фирмы по действующему законодательству может быть предметом этого преступления, так как оно имеет все условия имущества, стоящего под юридической охраной.
Хотя наша судебная практика еще не представила примеров выманивания отвлеченного имущества посредством обмана, но русская юридическая литература уже успела высказаться по этому вопросу и пришла к тем же результатам, которые указаны мною. Так г. Неклюдов, Руководство II, 641 также признает отвлеченное имущество и, в том числе, право фирмы возможным предметом мошенничества.
Казенное имущество в прежнем нашем законодательстве охранялось более строго, чем имущество частное. Воинские артикулы назначают даже за воровство казенного имущества смертную казнь. Хотя впоследствии указ 1828 марта 22 сгладил различие в наказуемости похищения того и другого, но не далее как в 1833 октября 25 велено было судить всех мещан и купцов империи военным судом за воровство одного из видов казенного имущества — воинского [11]. Свод Зак. совершенно сравнивает похищение казенного и частного имущества и даже для чиновников, которым оно было вверено по службе, назначает обыкновенное наказание за воровство — кражу, с тем лишь различием, что они обязаны двойным взысканием похищенного (ст. 320, 321 Св. Зак. т. ХV изд, 1842). Уложение о наказаниях постановляет ст. 548. За всякое, особыми какого либо рода в сем уложении или в других постановлениях правилами именно не означенное, похищение казенной собственности, виновные подвергаются тем же наказаниям, которые определяются за похищение собственности частной.
Здесь, однако, разумеется имущество, уже поступившее в казну; что же касается уклонения от платежа податей, пошлин и других дефраудации, то оно не соответствуют условиям мошенничества как по способу действия, так и по условиям предмета нарушения, и потому выделяются законом в особые преступления; таковы контрабанда, ложные показания для уклонения от платежа повинностей и т. под. Установляя некоторые особенные правила для чиновников за растрату и самовольное пользование казенным или вверенным им по службе имуществом [12], ваше законодательство приравнивает совершенное ими похищение с общим, если только оно не переходит в вымогательство или иное служебное преступление.
Усиленная наказуемость нарушений церковного имущества еще старее, чем усиленная наказуемость посягательств на имущество казенное. Уже судебники сравнивают церковную татьбу с головною; Соборное Уложение 1648 относится к ней гораздо строже, чем к обыкновенной татьбе. Тоже продолжается в Своде Законов, который отнес похищение церковного имущества к святотатству. Уложение о наказ. постановляет (изд. 1866);
Ст. 219. Святотатством признается всякое похищение церковных вещей и денег как из самых церквей, так и из часовен, ризниц и других постоянных и временных церковных хранилищ, хотя бы они находились и вне церковного строения. Важность преступления святотатства и наказания за оное увеличиваются, когда оно соединено с оскорблением святыни, с насильственными действиями или со взломом.
Ст. 229. За присвоение денег от кого-либо, данных на свечи или вообще на церковь, или же на содержание монастырей и монашествующих, но еще в имущество церковное не поступивших, виновные подвергаются наказаниям, за присвоение чужого имущества определенным, когда ж без взлома, то лишению всех особенных прав, и преимуществ и ссылке на житье в Сибирь или отдаче в исправительные арестантские роты по 1-й степ. 31 статьи сего Уложения. Если означенные выше сего предметы похищены из лавки, мастерского заведения или иного места, прежде употребления их в богослужении или поступления в церковное имущество, то виновные в сем похищении подвергаются наказаниям, определенным за кражу.
Ст. 232 (Из нее следует, что деньги, находящиеся в церковных кружках или столбах, признаются поступившими в церковное имущество).
Ст. 233. За похищение не из церкви, ризницы или отдельного церковного хранилища, а из какого либо иного места, таких вещей, которые, принадлежа к церковному имуществу, не могут быть почитаемы ни священными, ниже освященными чрез употребление их при богослужении предметами, виновные, смотря по обстоятельствам, сопровождавшим то преступление, подвергаются одному из наказаний, определенных за кражу.
Таковы постановления нашего законодательства о святотатстве Приведенная выше ст. 219, распространяя понятие святотатства на «всякое похищение» церковного имущества, может подать повод думать, что им обнимается и мошенничество в техническом смысле. Но нельзя не обратить внимания, что с одной стороны святотатство существенно зависит от места совершения преступления и выделяется из других видов похищения главным образом благодаря нарушению святости того церковного помещения, в котором оно производится. Вследствие этого даже похищение частного имущества из церковного помещения, с оскорблением святыни, по точному смыслу 2 части 229 ст., признается святотатством. Нарушение же святости церковного помещения законодатель не признает в наличности единственно потому, что в таком церковном помещении совершено какое бы то ни было имущественное преступление; так утайка денег, данных на свечи, в Своде Закон. отнесенная к святотатству, выделена из него Уложением о Наказ. в группу общих имущественных преступлений. След. для признания этого момента в наличности необходим такой способ действия, который носит характер дерзкого игнорирования священной охраны, как кража, грабеж и разбой. Это подтверждается и теми увеличивающими вину обстоятельствами, которые указываются в святотатстве; здесь нашему законодательству знакомы насильственное нападение на церковь и совершение в ней различных насильственных действий над лицами или вещами, явно нарушающих святость церковного помещения; действия, с внешней стороны признающие эту святость, не указаны здесь хотя бы по началам об общих имущественных преступлениях они свидетельствовали об усиленной преступности. С другой стороны, говоря о ненасильственных видах, святотатства, законодатель обращает внимание только на то, было ли оно совершено со взломом или без взлома, и если находит нужным выделить данный случай из святотатства, то относит его к краже. По его мысли, всякое такое святотатство предполагает возможность совершения его со взломом, т. е. предполагает наличность условий кражи. Это весьма рельефно подтверждается ст. 233; похищение церковного имущества из частных помещений наказывается как тот вид кражи, которой соответствует деяние виновного по сопровождавшим его обстоятельствам.
Таким образом, я прихожу к заключению, что выманивание обманом церковного имущества без наличности условий разбоя, грабежа или кражи не составляет святотатства по русскому праву и может быть преследуемо только как обыкновенное мошенничество. Этот взгляд русского права находит себе подтверждение в самой природе святотатства как особого преступления,
В самом деле, выделение его из группы общих нарушений чужого имущества вызвано тем, что святотатство вместе с причинением имущественного ущерба церкви как имущественной единице оскорбляет религиозное чувство верующих, нарушая святость тех помещений, которые предназначены для служения божеству и поставлены под особой религиозной охраной. Это существенное условие святотатства. Но мошенничество не обладает им; здесь виновный не издевается над священным местом, а разве над теми лицами, которым поручена охрана церковного имущества. Вот почему и иноземные уложения, напр., французское и бельгийское, не находят нужным видеть в церковном характере имущества квалифицирующее обстоятельство мошенничества.
Теперь мы должны перейти к вопросу ограничивается ли предмет мошенничества нарушением права собственности во всех его частях, или он может быть признан и при нарушении некоторых частей его — владения, пользования и распоряжения в отдельности?
С первого взгляда вопрос этот кажется не имеющим никакого основания, так как заглавие раздела XII Улож. редактировано так «о преступлениях и проступках против собственности частных лиц»; против постановки его можно заметить также, что самовольное пользование чужим имуществом законодатель ставит особняком от кражи и мошенничества (ст. 145 — 150 Уст. о Нак. и др.). Но эти возражения не убедительны.
а) Понятие собственности состоит из совокупности нескольких отдельных понятий и устранение одного из них, напр., владения, еще не устраняет понятия собственности вообще. Так собственность по закону, хотя бы в форме nudum jus, может иметь места даже при отсутствии у лица многих частей ее, каково, напр., долговое имущество.
б) Результат преступного владения или пользования чужим имуществом, как справедливо заметил г. Неклюдов, II, 694, в большинстве случаев заключается в обращении в свою собственность чужого движимого имущества, что равносильно похищению его. Так, напр., выманивание арендного договора на землю за мнимый эквивалент с одной стороны представляет собою нарушение права пользования землею, с другой — нарушение права собственности на принадлежащий хозяину доход с его земли.
в) Не подлежит, конечно, сомнению, что нашему праву не известна кража пользования или владения отдельно от нарушения права собственности на вещь; точно также пользование или владение вещью само по себе не может быть предметом мошенничества, если вследствие его в собственность к виновному не переходит определенное имущество, составлявшее часть или прямой результат того, которым он пользовался или владел и теряемое хозяином этого имущества. Поэтому-то пользование чужим имуществом отошло из кражи и мошенничества к самостоятельной рубрике преступлений. Но если результат пользования, владения или осуществления других прав в чужой вещи одинаков с присвоением вещи, т. е. если прямым последствием пользования или владения является переход к виновному чужого движимого имущества в собственность, то очевидно нет никаких основании выделять из похищений чужого имущества противозаконное приобретение такого пользования или владения. Конечно, далеко не всегда будет в наличности этот результат; во многих случаях пользование или владение чужим имуществом, особенно движимым, состоит в употреблении этого имущества для своих потребностей без разрушения его и без приобретения этим в собственность каких либо отдельных движимых ценностей. Напр., пользование чужим пальто, книгой и пр. не дает виновному ничего больше как более или менее продолжительное употребление этого пальто и книги для своих надобностей. Но отрицать его совершенно невозможно, и притом он имеет место не только при пользовании имуществом недвижимым (приобретение обманом арендного права на землю), но и при пользовании имуществом движимым. Представьте себе, напр., что А. выманил у Б. обманом банковый 5000 руб. билет для получения по нему процентов в течении одного года; в результате своего обмана А. получает в собственность годичные проценты с 5000 р., т. е. 250 р., хотя самый билет выманен им не в собственность, а только во временное пользование. Здесь, очевидно, есть все условия мошенничества на сумму до 300 р. Тот же взгляд проводится нашим законодательством; всякое пользование, в результате которого к рукам виновного прилипает собственность в чужом движимом имуществе и которое приобретено именно для похищения движимого имущества, оно рассматривает как похищение. Отсюда выделен только один случай — самовольное, но не в виде кражи, срывание яблок и других плодов, собирание грибов, ягод и тому подобное; но это выделение, ограниченное требованием, чтоб действие виновного было «не в виде кражи», распространяется только на такие движимые соединенные естественным путем с землею предметы, которые, благодаря своему множеству, в отдельности не известны и потому не имеют цены даже для хозяина вещи. См. Неклюдов, II, 595.
г) 2 ч. ст. 2295 Улож. изд. 1857, замененная п. 5 ст. 174 Уст. о Наказ., предусматривает противозаконную передачу пользования чужим имуществом и постановлена по следующим соображениям «В Своде Зак. Угол. не упоминается о нарушении прав собственности при отдаче имения в наем, временное владение или на сохранение. Между тем, однако, как видно из дел, нередко случается, что чужое имущество отдается в наем без всякого на то права и дозволения хозяина Сие преступление в большей части случаев есть ничто иное, как один из видов воровства — мошенничества (здесь редакторы, очевидно, разумели те случаи, когда виновный выдает чужое имущество за свое, выманивая тем какие либо ценности у берущего его в наем), с коим мы сравниваем его, ссылалось на ст.2119 (простое мошенничество); кажется, однако, что было нужно упомянуть его особо» [13]. Отсюда ясно, что под нарушением права собственности редакторы понимали также отдачу чужого имущества в наем или временное владение, а след. и приобретение пользования им посредством какого либо преступления.
По всем указанным соображениям я нахожу возможным выставить положение, что предметом мошенничества по русскому праву может быть и приобретение таких входящих в общее понятие собственности прав в чужой вещи, прямым результатом осуществления которых является потеря движимого имущества одною стороною и приобретение его в собственность виновным, хотя бы он не присвоил и не имел намерения присвоить чужую вещь, которую взял в пользование, владение и т. под. [14].
В самом деле, нет никаких логических оснований выделять случаи этого рода из наказуемого похищения чужого имущества, коль скоро способ действия виновного удовлетворяет законным условиям преступления и допускает подобное нарушение. Результаты действия там и здесь одинаковы, одинаково также намерение виновного нарушить чужое имущественное право и самому приобрести над ним господство, включить чужую движимую вещь в сферу своих ценностей. Признавая противоположное мнение, мы бы были вынуждены во многих случаях поставить применение или неприменение уголовного закона исключительно в зависимость от того случайного положения, какое занимает лицо в сделке. Напр. А., владелец земли, заключает договор с Б. об отдаче ему своей земли в аренду. Предположите, что при этом А. совершил какой либо обман, посредством которого побудил Б. выдать сумму, которой он не дал бы, не будучи введен в заблуждение; суд должен будет применить к А. узаконения о мошенничестве. Но переставьте роли и предположите, что обман был совершен Б. и что посредством него он получил наемное право на землю; приняв, что предметом мошенничества не может быть право пользования, вы должны будете освободить Б. от уголовной ответственности. A между тем, какая же разница в объективном и субъективном составе действий А. и Б.?
В нашей практике возник лишь вопрос о том, может ли быть предметом мошенничества право пользования недвижимым имуществом, разрешенный к. с. по делу Шамшевой утвердительно (IV, 322).
Из ряда представленных соображений вытекает
а) Что предметом мошенничества могут быть и такие вещи, которые уже находятся во владений виновного, если последний выманивает обманом непринадлежащее ему право в этой вещи. Напр. закладчик выманивает обманом у залогодателя закладную квитанцию для присвоения вещи; или получивший деньги за выкуп заложенной вещи обменивает ее другою, и т. под. Другими словами, для понятия мошенничества не требуется похищение владения чужою вещью.
б) Что потому предметом мошенничества не должна быть не непременно вещь материальная, осязаемая, могущая быть увезена или унесена; так напр, право фирмы может быть предметом мошенничества наравне с деньгами и иною движимостью.
в) Что таким образом ближайшим предметом его является скорее чужое имущественное право, чем выражающая его вещь, в том смысле, что последняя может находиться в стороне от преступного действия, вдали от него. И так как одна и та же вещь может быть предметом различных имущественных прав, принадлежащих нескольким лицам, то необходимо обращать внимание, какое именно и чье право в этой вещи было предметом нарушения.
Это замечание весьма важно для определения признака, по которому предметом мошенничества должно быть имущество чужое, не принадлежащее виновному. Если же лицо выманивает обманом свое имущество, то в подобном действии можно по большей мере видеть самоуправство, а никак не мошенничество; с этим взглядом согласен и кас. сенат в решении по делу Фомина (IV, 122). Но определение «своего» и «чужого» представляется несколько затруднительным в тех случаях, где вещь принадлежит виновному не вполне, производимое же им нарушение касается права в этой вещи не принадлежащего ему. Сталкиваясь с этим недоразумением и будучи не в силах разрешить его этим потому, что имущественные преступления обыкновенно совершаются относительно вещи, чужой для виновного во всех ее частях, криминалисты прибегают к своему любимому коньку — что определения законов гражданских не обязательны для уголовных судов. «Понятие чужой вещи в праве уголовном, говорят они, гораздо шире понятия чужой вещи в праве гражданском, и именно под чужою вещью в праве уголовном иногда (?) разумеется и такая вещь, которая составляет собственность подсудимого, но находится в чужом пользовании» [15]. Легко видеть, как не убедителен и, не прочен этот взгляд. Если свое в смысле гражданского права может быть чужим в смысле уголовного права, то значит, возможно преступное нарушение своего права, так как объем и условия прав определяются законами гражданскими, уголовные же имеют своею задачею лишь карать наиболее тяжкие нарушения прав, определенных в другом месте. Проводя последовательно этот взгляд, следовало бы признать возможною кражу своего имущества, отданного в пользование; утайку долга, так как на должное имеет. право кредитор, н т. п. Оспариваемое мнение не решается доводить дело до этих крайностей и прибегает для этого к слову «иногда», бессодержательность которого очевидна каждому. Но и в этих произвольных и неуловимых пределах оно не может подкрепить своего взгляда сколько-нибудь убедительными соображениями, так как оно не может отрицать того факта, что не дело уголовных законов и уголовного права нормировать имущественные отношения.
Повторяем, в утверждении необязательности гражданских законов для уголовного судьи мы видим ни на чем не основанное предположение, лазейку, к которой прибегают или для проведения начал несогласных с законодательными, или для обхода трудностей анализа гражданско-правовых вопросов. Для разрешения затронутого в настоящем параграфе вопроса мы считаем вполне возможным обойтись без него и нас нисколько не смущает, что одна и та же вещь может быть одновременно предметом различных прав различных лиц. Ведь предметом мошенничества признается не движимая вещь, а движимое имущество [16], т. е. чужое имущественное право; последнее же для своей самостоятельности совсем не требует, чтобы ему соответствовала отдельная движимая вещь или вообще отдельный предмет обладания, не подчиненный господству другого имущественного права [17]. Таким образом хотя данная вещь может быть собственностью виновного, но относительно её может существовать также право другого лица и нарушение им этого права есть нарушение чужого имущества. Если такое нарушенное право и примененный виновным способ нарушения соответствуют требуемым в мошенничестве условиям, то о наличности наказуемого мошенничества не может представиться никаких сомнений. Напр., я продал Петру право на получение процентов с принадлежащего мне и переданного ему для этого банкового билета, или право на получение выигрыша; затем, узнав, что мой билет сделал хороший выигрыш, или, не желая оставить за Петром право получать проценты с моего билета, я посредством обмана выманиваю у него свой билет и таким образом лишаю его принадлежащего ему имущественного права на проценты или на выигрыш. Я по закону совершил мошенничество в первом случае на сумму стоимости процентов, в втором—на сумму выигрыша.
Этот взгляд поддерживается и кассационным сенатом, хотя, впрочем, решение, высказывающее его, нельзя назвать верным, так как сенат смешал имущественный ущерб с опасностью для имущественной сферы лица (см. ниже), признав предметом мошенничества даже последнюю. Псковской окружной суд в деле Волейко и Фролова требовал для признания мошенничества, чтобы виновный не имел права собственности на ту вещь, которая стала предметом преступления; поэтому обманные действия относительно собственных вещей, подлежащих продаже за долг другому лицу, он отказался признать преступным похищением чужого имущества, Но сенат (IV, 321) нашел, что как скоро определенное имущество лица стало обеспечением имущественного права другого (что, при отсутствии заклада, начинается только с момента описи), то оно может быть предметом мошенничества со стороны самого собственника. Правда, в деле Волейко представлялось лишь притворное обязательство ко вреду прав кредитора, что вовсе не соответствует условиям обмана как способа действия его, но это уже другой вопрос.
На основании этого же начала, разделяемого и судебною практикою, для признания имущества «своим» в делах о мошенничестве вовсе не следует требовать, чтоб виновному принадлежала та именно вещь, которую он выманил посредством обмана; достаточно, чтобы ему принадлежало выманенное им право, так что приобретением вещи он только делает возможным осуществление своего права, все равно, опирается ли оно на формальные документы или нет. В краже, наоборот, вопрос ставится о тождестве похищенной вещи с вещью, принадлежащею виновному, и если напр., я краду у закладчика не заложенную мною, а другую хотя и равноценную вещь, то о наличности кражи не представляется никаких сомнений. Поэтому выманивание обманом должной мне или равноценной долгу вещи не составляет мошенничества, так как я осуществляю свое имущественное право. Этот взгляд признан и уг. кас. сенатом в решении по делу Фомина (IV, 122). Фомин послал к Бабанову работника с 35 руб. для покупки мяса; свесив мяса на всю эту сумму и получив деньги, Бабанов затем отпустил мяса только на 13 руб., а остальные 22 руб. удержал за долг ему Фомина, который, впрочем, долга этого при разбирательстве не признал. Бабанов был подвергнут ответственности только за самоуправство, что одобрено сенатом.
Рассмотрение видов имущества, могущих быть предметом мошенничества, приводит к тому заключению, что предмет его и кражи не Одинаков. С одной стороны он шире, что обусловливается способом действия, благодаря которому многие виды имущества оказываются гарантированными против кражи и беззащитными от мошенничества; таковы право фирмы, права отвлеченной собственности, права в чужой вещи, обязательственные отношения и пр. В этом отношении с мошенничеством ближе сходится другое имущественное преступление, не имеющее у нас того значения, какое придает ему уголовное право западной Европы под названием вымогательства, extorsion, Erpressung. Под ним разумеется побуждение лица посредством насилия отказаться в пользу виновного от какого либо имущества или выдать на себя какое либо обязательство и т. под так что, оно обнимает всякое имущество в тех же размерах, как и мошенничество. У нас также существует преступление вымогательства, но оно разбито на несколько, совершенно отдельных видов насильственное побуждение к выдаче на себя обязательств (ст. 1686, 1687 Улож.), грабеж и разбой в смысле насильственных действий, которыми другое лице побуждается передать виновному какую либо наличную вещь (ст. 1627, 1637) и служебное вымогательство (ст. 377 Улож.)— Различие предмета мошенничества и кражи вытекает само собою из различия способа действия; в том и другом преступлении; поэтому оно обыкновенно не указывается законодательствами, которые с полным основанием могут предоставить разработку этого вопроса деятельности юристов. В самом деле, мы повсеместно замечаем, что судебная практика понимает предмет мошенничества гораздо шире, чем предмет кражи и, след., не считает их тождественными [18]. Но криминалисты— теоретики, высказывая приводимыми ими примерами свое согласие с взглядами судебной практики, продолжают утверждать в общем определении мошенничества, что предмет его и кражи один и тот же [19]. Они забывают, что различие в способе действия обусловливает и различие в предмете нарушения, так что хотя законодатель, указывая способ действия мошенничества, имеет полное право удержаться от указании тех влияний, какие производит характер действия на объем предмета нарушения, но наука не может сваливать с себя этой обязанности.
Но, с другой стороны закон, придавая чересчур большое значение способу действия кражи как тайному похищению, не ограничивает ее нарушением имущественных прав. Так в ст. 1657 и 1658 Улож. о наказ. к краже отнесено похищение принадлежащих другому крепостей, межевых планов, книг, или других какого либо рода актов, документов или бумаг, или актов и иных официальных бумаг, принадлежащих к делам какого либо суда или управления, лишь бы только виновный руководился намерением «доставить себе или другому какую либо противозаконную выгоду». Ясное дело, что кара, составляющая санкцию этих статей, существует не исключительно для охраны отношении имущественных похищаемые акты могут не иметь никакой имущественной ценности—кроме разве стоимости бумаги, на которую закон, очевидно, не мог обращать серьезного внимания. Так, например, практика относит сюда похищение чужого вида на жительство, видя намерение получить противозаконную выгоду в том, что виновный избегает платежа денег за собственный паспорт или вообще неудобств по получению его (кк. рр. III, 254; IV, 40; V, 298). Спрашивается, можно ли переносить это узаконение и на мошенничество?
Здесь, думаю, нужно различать случаи двоякого рода
а) документы, не имеющие значения имущества и выманиваемые обманом, не составляют юридического обеспечения имущественных прав потерпевшего или выманиваются не для лишения его такого обеспечения. Напр. А. выманивает у Б. обманом его паспорт для проживания по нему. Для разрешения поставленного вопроса относительно таких случаев нужно принять в соображение 1) что ст. 1657 и 1658 Улож. о наказ. предусматривают не противозаконное приобретение права на имущество, а доставление себе какой либо имущественной выгоды, хотя бы без нарушения чужого имущественного права (к. р.V, 298); 2) в общем правиле для понятия кражи и мошенничества требуется нарушение чужого права на имущество и только для кражи состав преступления специальным законом раздвинут и на некоторые случаи доставления себе или другому какой бы то ни было противозаконной выгоды без нарушения чужого имущества; 3)относительно мошенничества подобных специальных узаконение не имеется, кроме одного случая самовольного пользования чужим имуществом (т. 5 ст. 17 4 уст. о наказ.), неправильно включенного в узаконения о мошенничестве. Поэтому ответ на предложенный вопрос должен быть отрицательный.
б) Напротив, если документы и иные акты или бумаги, сами по себе не составляющие знаков имущественных ценностей, составляют, однако обеспечение имущественных прав потерпевшего и выманиваются для лишения его такого обеспечения, то действие виновного может быть признано средством для совершения мошенничества; причина та, что ими охраняется имущественное право другого лица, след. лишение его этой охраны есть посягательство на нарушение чужого имущества. Но для признания полного состава мошенничества в этих случаях, согласно общему правилу, необходимо требовать наличность действительной имущественной потери. Практика кас. сената также признает, что посягательство на обеспечение имущественного права входит в группу имущественных нарушений; так предъявление обманом для заклада ящика с чугунными черепками вместо часов признано мошенничеством [20] (V, 67), а в делах об обманах для побуждения к выдаче письменных обязательств вышеуказанное начало указывается буквою самого закона; так, напр., побуждение обманом вступить в обязательство, в силу которого потерпевший сообщает виновному документы, содержащие в себе секреты ремесленной или фабричной промышленности, вполне обнимается ст. 1688 Улож. о наказ.
Наконец нельзя не заметить, что предмет мошенничества шире предмета других имущественных преступлений и потому, что один из особенных видов его, предусмотренный ст. 518 улож., обнимает обманы для побуждения к вступлению в военную службу за другое лицо, совершаемые посредником между сдатчиком и нанимающимся. Здесь предметом преступления, впрочем, все-таки оказывается имущественное право нанимающегося — право требовать любое количество за свой будущий труд, — с тем лишь, что к нему примешивается посягательство на свободу распоряжения своею личностью (к. р. IV, 1102),
Представляя собою в общем, правиле чужое движимое имущество, мошенничество необходимо предполагает потерпевшего, хотя бы, впрочем, как мы видели в § 6, в процессе нельзя было выставить конкретного представителя его.
Потерпевшим от мошенничества может быт всякое лицо как физическое, так и юридическое; так в ряду последних особо указаны страховые общества и, в некоторых случаях, казна. Совершение обмана против страхового общества есть обстоятельство, значительно увеличивающее наказуемость мошенничества (ст. 1195 Улож.); объем и условия его мы рассмотрим во II отделении. Казна упоминается особо только в тех случаях, где нарушение ее имущественных интересов производится посредством обмана чиновника или в соучастии с ним; особенность здесь та, что при согласии чиновника обман казны все-таки предполагается в наличности, с тем лишь, что чиновник подвергается обыкновенно служебным наказаниям и действие его не признается мошенничеством, а частное лицо, виновное в обмане, наказывается как за мошенничество; см. напр. ст. 493 Улож. Однако, нередко правила о мошенничестве распространяются как на частное, так и на должностное лицо; напр. ст. 655 Улож.
Хотя таким образом в общем правиле мошенничество непосредственно нарушает лишь частные интересы лица потерпевшего, но некоторые виды его имеют более близкое соотношение с общественными интересами, представляя собою опасность для имущества неопределенного множества граждан. В первое время развития мошенничества только эти обманы обращали на себя внимание уголовного законодателя, но хотя теперь он во многих странах признал преступными и другие виды, однако ему не следовало бы упускать из виду, что эти случаи представляются более вредными для гражданского общества и потому должны вызывать против себя более строгую репрессию. Таковы, например, обманы для изменения цен на бирже, рассчитанные на биржевую игру, особенно если они производятся путем печати; открытие мнимых торговых предприятий для более легкого похищения чужого имущества и т. под. Несомненно, что и по нашему законодательству случаи этого рода должны будут подлежать ответственности как мошенничество, и потому редактор, условившийся с корреспондентом о присылке себе обманчивых телеграмм с намерением спекулировать на бирже, должен будет занять место на скамье подсудимых. Но здесь следовало бы назначить более строгое наказание, чем за другие виды простого мошенничества, так как действие виновного, посягая на имущество неопределенного множества граждан, несравненно более вредно и преступно.
К обманам же, имеющим такой усиленный общественный интерес и подрывающим прочность взаимного доверия в обществе, относятся передачи виновным за настоящие фальшивых ассигнаций и монеты, случайно полученных им. Здесь важность преступления умеряется началом «за что купил, за то и передал.». Но тем не менее общественный характер их проявляется весьма резко в том, что здесь состав мошенничества установляется фактом заведомой передачи подложного за действительное совершенно независимо от того, в каких отношениях произошла и эквивалентом чего служила эта передача. Поэтому передал ли я такие ассигнацию и монету в виде платежа за купленные товары, или в форме подарка, или расплатился ими в доме терпимости, или произвел ими платеж за забранное мною в кредит вино, я во всяком случае рискую подпасть ответственности по 2-й ч. 567 или 576 ст. Улож. о наказ., но отсюда вовсе не следует, будто бы предметом мошенничества может быть право по долговой расписке за вино или непотребный труд публичной женщины. Эту сторону вопроса упускают, из вида многие криминалисты и, между ними, Меркель.