Наркотическая зависимость как проявление аддиктивного поведения

Формирование механизмов наркозависимости
В малой медицинской энциклопедии наркомания определяется как хроническое заболевание, вызывающее злоупотребление лекарственными или нелекарственными наркотическими средствами. Но в клинической практике понятие наркомания» или болезненная страсть до сих пор точно не определено, поэтому «не имеет четких клинических границ, в связи, с чем Всемирная организация здравоохранения в 1968 году решила понятие наркомания заменить понятием «зависимость».
Установленное ВОЗ определение зависимости исходит из положения, что злоупотребление химическими веществами, это — «психическое, а иногда также и соматическое состояние как следствие приема психотропной субстанции. Оно характеризуется нарушением поведения и другими расстройствами, включающими стремление принимать эту субстанцию».
По данным официальной статистики 1960 года общее число наркотически и токсически зависимых в целом по стране составляло чуть более 8 тысяч человек. В течение сорока лет эта цифра увеличилась до 143,8 случаев на 100 тыс. человек. Свердловская область занимает первое место в России по абсолютным показателям и третье — по относительным в связи с распространенностью наркомании среди детей и подростков. Основным наркотиком, потребляемым в России, в отличие от других развитых стран, стал героин и другие опийные препараты. Так, по данным Л.Фридмана, количество жителей США, употребляющих героин в течение жизни, составляет 2,3 миллиона человек, тогда как марихуану и гашиш постоянно используют 70 миллионов, кокаин — 23,5 миллиона человек. Примерно такая же ситуация и в Европе.
Любая культура обладает собственным набором источников интоксикации. Это могут быть экзогенные наркотические и психоактивные вещества, но опаснее яды эндогенного происхождения, лежащие во внутренней среде. У некоторых животных популяция содержит ядовитых особей наряду с неядовитыми, что указывает на структурирование токсикации относительно сообщества и роль интоксикации отдельных особей для обеспечения безопасности всей популяции. Так, особи гусеницы данаиды могут питаться на разных молочаях, что делает часть из них ядовитыми, а часть — съедобными, но птицы избегают поедать всех данаид. Не будет птиц, может случиться так, что вся популяция данаид станет съедобной. И данаиды от этого не проиграют.
Для культуры же нарушение токсичности внутренней среды может оказаться катастрофой. Чужие яды сами по себе не разрушают, их привнесение не грозит гибелью цивилизации. Более того, они могут включиться в архитектонику определенного слоя конкретной культуры, не нарушая ее архетипические основания. Практически все наркотические вещества, будучи экзогенными ядами лишь в больших количествах, несут на себе маску биологической «полезности». «У одних веществ это стимулирующий эффект, который доминирует изначально, у других повышение работоспособности, подъем энергии, улучшение восприятия сенсорной информации первоначально «разбавляются» эффектом расслабления, умиротворения, и лишь на определенной стадии заболевания, по мере угасания способности индивида приходить в состояние эйфории, выходят на первый план».
Отношение к психоактивным веществам формируется, несомненно, той же культурой. Существует огромное количество примеров, когда опиаты и человек мирно сосуществовали. Так, Т.Маккена, совершивший настоящую революцию во взглядах европейской цивилизации на наркотические вещества, пишет «Опий был у врачей на вооружении по меньшей мере с 1600 года до н.э. Одно из египетских медицинских руководств того времени предписывало его как успокоительное для детей, точно, как это делали викторианские няньки, давая детям ароматический напиток Годфри с добавкой опия, чтобы успокоить их…
В период упадка минойской цивилизации, ее религия Архаичного культа Великой Матери первоначальный источник связи растительной природы с Богиней заместила в конце концов опийным опьянением. Ранние минойские тексты свидетельствуют о том, что мак широко культивировался на Крите, на Пилосе;… согласно этим текстам маковые головки использовались в виде идеограммы на платежных ярлыках. Указываемые урожаи мака настолько велики, что какое-то время полагали, будто числа эти относятся к зерну, а не к маку».
Наша культура, столкнувшись с другими культурами, сначала в штыки восприняла табак, чай и кофе, отдав предпочтение именно психоактивным веществам. Так, в Европе, в 1511 году вышли несколько указов, где населению было предписано доносить о лицах, пьющих кофе. За донос предполагалась премия. Наказанием за употребление кофе было публичное избиение тростью с последующим штрафом. Шоколад был излюбленным средством профессионалов-отравителей в средние века. А за употребление табака в некоторых областях Европы еще в ХУП веке приговаривали к смертной казни.
Нельзя не согласиться с Т.Маккеной, подчеркивавшим, что «наша проблема — это не проблема психоактивных веществ, а проблема управления нашей технологией. Ожидает ли нас в будущем появление новых синтетических веществ в сто, а то и в тысячу раз более способных вызывать пристрастие, чем героин или крэк? Ответом будет абсолютное «да», если мы не осознаем и не исследуем присущую человеку потребность в химической зависимости, а затем не отыщем и не одобрим какие-то пути выражения этой потребности… Это процесс встречи с самими собой как видом — необходимое предварительное условие создания более гуманного общественного порядка».
Итак, зачем человеку наркотик? Мы предположили, что основной психологический механизм аддиктивного поведения связан с противоречием между действиями среды, в первую очередь семьи, и индивидуально-личностными особенностями потенциально зависимого человека. Поэтому употребление наркотика — это последний шанс либо как-то примириться с требованиями, предъявляемыми средой, либо способ вырваться из враждебной среды.
Еще З.Фрейд анализировал так называемую «программу принципа наслаждения», сутью которой выступает потребность каждого стать и быть счастливым. «Этот принцип главенствует в деятельности душевного аппарата; его целенаправленность не подлежит никакому сомнению, и в то же время, — указывает З.Фрейд, — его программа ставит человека во враждебные отношения со всем миром… Такая программа неосуществима, ей противодействует вся структура вселенной». Другими словами, человек обречен на неудовольствие и страдание, поэтому «от опасностей мира можно защищаться лишь тем или иным способом ухода из него».
Наиболее интересными методами предотвращения страданий, как считает З.Фрейд, являются те, которыми «человек пытается воздействовать на собственный организм». Причем «самым грубым, но самым эффективным способом является химическое воздействие, т.е. интоксикация». «Наркотики ценятся не только за то, что они увеличивают непосредственное наслаждение, но и за то, что они позволяют достичь столь вожделенной степени независимости от внешнего мира. Известно ведь, что при помощи избавителя от забот можно в любой момент уйти от гнета реальности и найти убежище в собственном мире, где царят лучшие условия «.
Анализ результатов исследования наркотически зависимых пациентов дает возможность проследить, как формировалась аддиктивная модель поведения. При индивидуальных беседах с родителями, чаще с мамами, вылечилось, что зачастую это дети либо нежеланные, либо «случайные», то есть в перинатальном периоде уже имели место негативные переживания, связанные, по С. Грофу, с чувством одиночества, покинутости, необходимостью находиться один на один с огромным миром, таящим угрозу. Это состояние можно выразить приблизительно так «Окружающий мир меня не любит и что-то против меня замышляет». Следовательно, уже сам момент рождения человека «включает» определенную жизненную стратегию, отношение к миру, другому человеку, к самому себе, связанную с обороной, защитой от мира. Данная стратегия имеет два вектора развития.
Первый формирует агрессивность, вплоть до враждебности к миру, в том числе и к себе, второй — подчинение миру и зависимость от других людей, стремление к поиску активного начала, которое задавало бы правила и способы действия.
Исследователи аддиктивного поведения обнаружили, что наркотическая зависимость определяется следующими факторами
1. потребностью удерживания в себе агрессии;
2. страстным желанием удовлетворить стремление к симбиотиче-ским отношениям с материнской фигурой;
3. желанием ослабить депрессивное состояние. Выделенные факторы связываются данными исследователями с целью аддикта — избеганием напряжения и боли, т.к. «состояние аддикта под напряжением схоже с недифференцированным состоянием новорожденного, когда тот, еще не способный связывать напряжение, оказывается переполненным стимулами, от которых у него пока нет адекватного механизма защиты».
Однако перинатальная динамика при всей ее значимости для индивидуального развития не объясняет, как формировалась структура личности наркотически зависимого человека. Серьезное внимание роли детства в формировании личностных особенностей будущего аддикта отводится в работах Ц.П.Короленко. Исследуя различные варианты аддиктивного поведения, данный автор подчеркивает, что «ретроспективное изучение условий семьи и раннего развития у больных показывает, что очень часто будущий алкоголик уже в первые годы жизни сталкивается с тяжелыми обстоятельствами семейной жизни, которые квалифицируются психологами как депривация, т.е. лишение личности нормальных условий развития».
Именно в раннем детстве негативный перинатальный опыт может быть подвергнут коррекции или закрепиться как подтверждение психологического поражения и неуверенности в себе. Основные механизмы развития различных моделей взаимодействия с миром анализируются, как известно, Э. Эриксоном.
Так, на первой стадии развития личности у ребенка формируется базовое чувство доверия — недоверия сначала к матери как к представителю людей вообще, а позже — к себе. Фундаментом здесь выступает эмоциональный опыт, полученный в процессе общения с другим человеком, с матерью в первую очередь. Если другой человек постепенно становится для ребенка субъектом коммуникативного опыта, партнером по общению, то тем самым стимулируется формирование активности, которая проявляется, во-первых, через готовность перестроить свое поведение в направлении, диктуемом оценками взрослого, во-вторых, через попытки продемонстрировать свои способности и умения. Другими словами, если мать эмоционально активна по отношению к младенцу и удовлетворяет все его потребности, т.е. «хорошая», то и мир «хороший», ему можно доверять. Параллельно формируется и отношение к себе как «калька» отношений с матерью, которое имеет форму самоощущения, переживания своей личностности.
Рассмотрим ситуацию первых двух лет жизни «случайно» появившегося на свет, либо нежеланного ребенка. Мать такого ребенка чаще демонстрирует две модели поведения. Первая — чувство вины по отношению к младенцу, которое проявляется в чрезмерной опеке и заботе, попытках предупредить все возможные и невозможные желания ребенка. Формируются условия доминирующей гиперопеки со стороны матери, которая таким образом пытается «отработать» чувство вины, а со стороны отца — эмоционального отвержения, так как младенец забирает все внимание партнера по браку. К сожалению, эта модель воспитания преобладает в семьях лиц, злоупотребляющих наркотическими веществами, и используется родителями на протяжении многих лет. Мать чаще использует такие психологические механизмы как проекция и интроекция будет счастлив «, даже не задумываясь о реальных потребностях своего ребенка. За него выбирают, что он будет кушать, что носить, с кем дружить, где учиться и пр.
На консультативном приеме такая модель воспитания проявляется в первых же словах матери, обращенных к докторам » Мы пришли лечиться», «Мы колемся уже два года» и т.п. Вопрос, обращенный к матери » А Вы от чего хотели бы полечиться?», » А Вы давно колетесь?», вызывает искреннее недоумение, часто агрессивно окрашенное, ведь кто-то пытается разорвать конфлюенцию.
Отец чаще не принимает никакого участия в воспитании, отстранившись от забот и проблем матери с первых дней рождения ребенка в семье. Подтверждением является тот факт, что отцы крайне редко приходят к наркологу за помощью в излечении наркомании у своих детей.
Вторая модель поведения — гипоопека, когда матери действительно не нужен рожденный ребенок, и она пускает все «на самотек», физически и эмоционально отвергая. Ребенок с самого рождения лишен чувства любви и вынужден быть самостоятельным в удовлетворении своих потребностей. В обоих случаях, когда любви слишком много и когда ее не хватает, можно начать строить мир внутри себя, получая при этом позитивные ощущения, эмоции, чувства, дезорганизуя внешние человеческие отношения. Чем выше степень дезорганизации, т.е. отчуждения от мира, тем проявленнее невротизация личности.
То есть уже в раннем возрасте диагностируется внутриличностный конфликт, связанный с неадекватным отношением к младенцу самых близких ему людей — родителей, что приводит и к неадекватному восприятию себя. Несомненно, оценка себя не менее сложная задача, чем оценка мира, требующая определенной его организации. Самоотношение служит как бы знаменателем, выражающим меру принятия или непринятия себя, положительное или отрицательное отношение к себе, на основе которого складываются как отношения с миром по принципу «доверяю — не доверяю», так и представление о себе.
Вторая стадия предполагает активизацию психологического механизма социализации, который для возраста до четырех лет рассматривается в диапазоне «я контролирую — меня контролируют». Эта стадия дает возможность на основе самоотношения формировать Я — образы. В этот период ребенок открывает, что мерой его Я являются личные достижения. А поэтому достижение — недостижение результата чего-либо помогает утверждаться его Я и ориентирует маленького человека на стремление выразить себя в деятельности или через нее, либо приводит к сомнениям в собственных способностях, инфантильному чувству зависти к другим, пассивности.
Оценивает результат детской деятельности взрослый. Позитивная оценка достижений ребенка рождает у него, как правило, чувство собственного достоинства. Негативная оценка действий ребенка или недифференцированное отношение взрослого к их результату приводят к появлению у малыша обостренного чувства собственного достоинства, выражающегося в ряде специфических симптомов — повышенной обидчивости, упрямству, чувствительности к признанию другими людьми его достижений, эмоциональным вспышкам по пустякам, бахвальстве, преувеличениях.
На последней стадии раннего детства, которую выделяет Э. Эриксон, работает механизм, связанный с формированием способов удовлетворения потребности в поддержке и отдаче. Другими словами, ребенок проверяет, «как далеко он может зайти в осуществлении своего желания в удовольствии». Здесь на передний план выступает персонализация как процесс представленности собственной индивидуальности в других людях.
Однако может ли адекватно быть представлен в других людях, во-первых, ребенок, кого не выпускают из удушающих объятий, у которого нет опыта самостоятельного функционирования в мире, на основании чего уже сформировался страх слияния с кем-то или с чем-то, во-вторых, ребенок, которого жизнь заставила держать дистанцию по отношению к самым близким людям, оставаться безынициативным в контактах, потому что есть Страх отвержения?
Следовательно, уже в раннем детстве можно констатировать наличие травмирующего опыта, на основе которого складываются невротичные модели поведения как состояние дисбаланса с окружающей средой и с самим собой. В нашем исследовании такие модели поведения были продиагности-рованы у 68% испытуемых. Наиболее часто встречаемые проблемы были следующими
— внутриличностный конфликт, где сталкиваются потребность «иметь», т.е. планирование и стремление к выполнению планов и потребность обособляться, скованность в действиях;
— внутриличностный конфликт, связанный с моральными представлениями.
С одной стороны, у этих людей присутствует необходимость в социальной оценке, жажда одобрения, честолюбие, желание нравиться, с другой -робость, фантазирование, а не реальные действия, трудность социальных контактов;
— проблемы с контактами, выражаемые через противоречие между поиском новых контактов и «застреванием», цеплянием за предыдущий объект, которым чаще бывают родители.
Несомненно, что эти проблемы имеют корни в раннем детстве и являются отражением неадекватности взаимодействия системы «родители -ребенок», функционирование которой приводит к личностной дезорганизации. Как писал Ц.П.Короленко «Аддиктивный подход зарождается в глубине психики, он характеризуется установлением эмоциональных отношений, эмоциональных связей не с другими людьми, а с неодушевленным предметом или активностью. Человек нуждается в эмоциональном тепле, интимности, получаемой от других и отдаваемой им. При формировании аддиктивного подхода происходит замена межличностных эмоциональных отношений проекцией эмоций на предметные суррогаты».
В качестве таких предметных суррогатов могут выступать табак, пища, алкоголь, наркотики и пр., которые можно использовать для смягчения болезненных душевных состояний. Эти объекты «занимают место переходных объектов детства, которые воплощают материнское окружение и в то же время… являются скорее соматическими, чем психологическими попытками справиться с отсутствием матери и поэтому обеспечивают временное облегчение».
Временное облегчение может быть заменено оптимальным как более длительным с точки зрения человека в подобной ситуации вариантом — сменой мира.
Первоначально смена мира происходит в рамках тех видов деятельности, которые неопределенны по своему исходу и возможных неблагоприятных последствий. Одним из вариантов такой деятельности выступает риск. «Подавляющее большинство задач, которые люди решают в разнообразных институциональных системах и в обыденной жизни, имеет рискованный характер. Риск является неотъемлемой чертой активности человека… Решающий задачу неспособен однозначно предвидеть, добьется ли он успеха или нет, выиграет или проиграет,»- замечает Ю. Козелецкий.
Риск исследуется в психологии давно. Так, американский исследователь Дж. Аткинсон, анализируя модель выбора рискованного поведения, указывает на связь личности, выбирающей такую модель со стремлением к успеху. Данный автор выделяет в решаемых личностью задачах, связанных с уровнем притязаний, два компонента, а именно «напряжение потребности индивида» и «воспринимаемую природу целевого объекта».
Исследователи мотивации достижения предложили два объяснения потребности в рискованном поведении. Первое, названное Х. Хекхаузеном когнитивным, связано со стремлением к поиску информации о своих возможностях, к самопознанию и предполагает, что «1) неудача столь же желательна, как и успех; 2) мотивация достижения снижается прямо пропорционально уверенности человека в своих возможностях справиться с проблемой». Другой вариант сводится к мотивирующей функции поиска информации о ситуации. Согласно этому, теоретико-информационному, по определению Х.Хекхаузена, подходу, субъект стремится к действию, чтобы максимально уменьшить неопределенность.
Д. Берлайн ввел гипотетическую величину «потенциал побуждения», включающий аффективные стимулы, внешние и внутренние потребности и ключевые в данной концепции «коллативные переменные», означающие неопределенность, новизну поступающей информации, ее рассогласованность с привычным и ожидаемым. Согласно этому автору, побуждающим действием обладает как низкий потенциал побуждения, так и высокий потенциал побуждения. Таким образом, человек выбирает действия, результат которых наиболее неопределенен.
Польские исследователи предположили наличие у каждого человека определенного «оптимума активации». Согласно данной точке зрения, поддержание оптимального уровня возбуждения становится определенной базовой потребностью, которая формируется в отногенезе. Поэтому при нарушении равновесия индивид стремится к конкретной деятельности с целью обеспечения этого уровня.
Близкие к польским исследованиям взгляды развивает М.Цукерман, предложивший концепцию поиска стимуляции. Многие авторы считают потребность в поиске стимуляции выбором риска социально приемлемыми путями поиска возбуждения. Однако подчеркивается и возможность связи поиска стимуляции с зависимыми моделями поведения, в том числе и наркомании. М.Цукерманом данное понятие рассматривается как мотив, который представлен такими вариантами, как поиск новых впечатлений, поиск острых ощущений, переносимость-непереносимость однообразия, расторможенность. В предложенной данным автором двухфакторной теории, объясняющей выбор риска, четко отслеживается связь между склонностью к риску и тревожностью. Проведенные эксперименты моделировали ситуации выбора риска 1) добровольное участие в эксперименте с приемом экспериментального средства, вызывающего неизвестные эффекты; 2) участие в эксперименте с групповым гипнозом. В результате было выяснено, что по мере возрастания риска возрастала корреляционная связь между тревожностью и поиском стимуляции.
Согласно концепции М.Цукермана, человек будет принимать рискованные решения, если его уровень поиска стимуляции будет преобладать над уровнем тревожности, в случае же обратного соотношения этих двух состояний будет наблюдаться уход или избегание таких ситуаций. Следовательно, у лиц с высоким поиском стимуляции как черты личности будет диагностироваться снижение уровня тревожности. Кроме того, была выявлена закономерность, по которой лица с высоким уровнем поиска стимуляции склонны оценивать многие ситуации как менее рискованные, чем лица с низким уровнем поиска стимуляции. Далее выяснилось, что первые показывают меньшее состояние тревожности и больше положительных эмоций и возбуждения в ситуации, когда оценка риска обеих категорий эквивалентна, причем наибольшие различия обнаружены в высокорискованных ситуациях. Стоит также отметить, что М.Цукерман четко проследил, что среди лиц с высоким уровнем поиска стимуляции значимо больше мужчин.
Другая группа исследователей, занимающаяся анализом неподконтрольности поведения, предлагает рассматривать рискованные действия с позиции ценности последних в ситуации социального запрета. Так, Дж. Брем и Е.Розен предлагают называть такое состояние психологическим реактивным состоянием, которое выражается в следующих показателях. Во-первых, альтернативы поведения, находящиеся под угрозой или запретом, становятся более привлекательными для субъекта. Во-вторых, если модель поведения, одобряемая или диктуемая социумом, имеет альтернативу, то повышается привлекательность альтернативы.
В концепции «состояния напряжения» Г.И. Косицкого выбор человеком действий, сопряженных с риском, объясняется стремлением получить максимальную радость от снятия состояния напряжения на самых высоких его степенях. Поэтому человек включается в деятельность, в которой его наличных ресурсов к осуществлению цели немного.
В.С.Ротенберг и В.В.Аршавский описывают склонных к риску индивидов как людей с очень высокой потребностью в поисковой активности. В этом случае склонность к риску рассматривается как одна из «антигомеостатических потребностей».
В.А.Петровский вводит разграничение между риском, связанным с получением ситуативных преимуществ и «бескорыстным» риском. Данный автор провел исследование, в котором была найдена связь между «бескорыстным» риском и индивидуально-личностными особенностями. Так, было подтверждено, что тенденция к риску связана с личностной тревожностью. В.А.Петровский назвал это состояние «психологической прикованностью к опасности», одним из проявлений которой было «влечение», «тяга» к опасности». Тревожность же определяется данным автором с содержательной стороны как фиксация сознания на «стрессогенных» элементах среды. Таким образом, кроме традиционно описываемых реакций на опасность, таких как бегство, агрессия, с точки зрения В.А.Петровского существует и форма гностической активности субъекта навстречу объекту опасности. Проявляя такую активность, «личность получает возможность выхода за рамки угрожающей ситуации, преодоления опасности в символической форме — конфронтации с потенциально опасным объектом».
С другой стороны, явление немотивированного риска может быть понято как активность по преодолению границ индивидуального Я. «Выход за рамки угрожающей ситуации, преодоление своих опасений перед угрожающим объектом позволяет человеку выйти за рамки ограничений «Я», преодолеть свои природные границы».
Как можно выйти за собственные границы? С помощью наркотических веществ, сначала препаратов каннабиса, затем опийных. Героин обладает преимуществом перед остальными наркотическими препаратами, т.к. придает полноту ощущениям. Так описывает действие героина человек, имеющий опыт его употребления «Боли мои исчезли; сие действие было поглощено грандиозностью открывшегося передо мною — бездною божественного наслаждения. То была панацея, pharmacon nepenthes от всех человеческих невзгод, то был секрет счастья, о коем спорили философы множество веков, и секрет, добытый мною мгновенно;… опиум сообщает ясность и равновесие всем человеческим способностям, как явным, так и сокрытым, что же касается нравственных чувств и характера в целом, то здесь опиум проявляет себя как средство, дарующее ту особенную разновидность естественной теплоты, что, должно быть, всегда присутствовала в душе».
Исходя из вышесказанного, типичность аддиктивной модели поведения заключается в следующих проявлениях. Человек всегда будет иметь естественные притязания на любовь и равноправные доверительные отношения со значимым окружением. Если эта потребность в силу конкретных для данной личности обстоятельств не удовлетворяется, то тягостные переживания и переоценка других людей переключается на себя. Теперь личность начинает обвинять себя, что часто заканчивается отчаянием и разрушительными тенденциями относительно всех проявлений личности. Первоначально разрушение происходит через девалидизацию ценностей мира, разрушение идеалов.
Постепенно личность начинает разрушать себя, демонстрируя аутодеструктивную модель поведения. Употребление наркотиков провоцирует страх быть наказанным, стыд и чувство вины. Поэтому следующий шаг — «сдержанное» поведение как постоянное пребывание в заблокированном состоянии. Блокируются контакты — наркотически зависимый человек всегда сам по себе, что противоречит одному из мифов о частом злоупотреблении наркотиков «за компанию». Другие люди нужны в ситуации, когда не хватает денег на «дозу», нет места «свариться» или «поставиться». То есть избегаются любые, кроме связанных с добыванием наркотика, формы активности, блокируются внутреннее беспокойство и страхи.
Как указывал Ц.П.Короленко — «Обычные межличностные отношения характеризуются динамикой, в процессе контактов происходит обмен мнениями, взаимное обогащение, усвоение опыта…, аддиктивные отношения с предметами-суррогатами лишены этих динамических особенностей, имеет место фиксация на заранее предсказуемой эмоции, которая достигается стереотипным способом».
Беспокойство как тревога представляет собой «сигнал, свидетельствующий о нарушении и активирующий адаптивные механизмы. Таким образом, тревога может играть охранительную и мотивационную роль…. С возникновением тревоги связывают усиление поведенческой активности, изменение характера поведения или включение механизмов интрапсихической адаптации»- указывает Ф. Б.Березин.
Поэтому на передний план вновь выходят иллюзии, но теперь уже связанные с чувством » я не такой, как все», которые легче всего блокировать наркотиком. Формируется порочный замкнутый круг, где личность, устав от внутренних конфликтов и проблем, находит выход — бегство в тот мир, где нет необходимости решать все эти вопросы.
Периодически возвращаясь в реальный мир, эти люди чаще всего демонстрируют «слабость Я», т.е. отсутствие какой-либо позиции по отношению к реальному миру и контроля за реальностью и собой в этом мире.
Для логики движения к цели характерна вариативность, если рассматривать путь, и неоднозначность, если рассматривать саму цель. С нашей точки зрения, современный путь к наркотику сходен с дорогой к Индии Колумба, который плыл к ней с запада. Намерение Колумба было в высшей степени рискованным. Ни устройство кораблей, ни приборы, ни подготовка матросов не позволяли достичь цели с полной определенностью. В результате Колумб не реализовал свою цель.
Но структура цели значительно сложнее, чем это видится в первом приближении. Необходимый результат, определившийся как цель, имеет двоякую природу, совмещая в себе несовмещаемое — имеющееся состояние и желаемое. Цель, как известно, подвержена трансформациям под влиянием структуры ценностных установок и, в конечном счете, не тождественна сама себе, что особенно бросается в глаза при сопоставлении разных ракурсов приближения к ней. Конечно, Колумб не достиг Индии, но он совершил то, о чем и не мечтал, открыв целый материк. Цель выполняет, прежде всего, нормативную функцию при организации поведения, в силу чего включает в ткань своей определенности принцип недостижимости. Да, человек добивается своего, получая требуемое тем или иным способом, пусть даже это иногда приобретает форму крушения надежд. Но столь же необходимо человек не достигает своей цели, потому что в конце пути имеет не совсем то, к чему он стремился, и сам он уже не тот, ибо за его плечами — пройденный путь.
Аналогия между действиями Колумба и действиями человека, стремящегося к смене мира, однако, гораздо более глубока, чем кажется на первый взгляд. Любой намек на то, что он открыл новый континент, отбрасывался Колумбом. «Подобно этому, деятель, испытавший фрустрацию, часто старается убедить себя и других в том, что он достиг успеха. В процессе убеждения зачастую используются методы самообмана, механизмы защиты личности и репрессивные средства. Мысль о полной реализации защищает от страха и кризиса».
Другими словами, человек, самостоятельно предпринявший определенные действия на свой страх и риск, может достичь как бесполезных результатов, так и обрести что-либо неожиданное. Жизнь с помощью риска становится приключением, иногда веселым, иногда — драматичным. Именно эта «авантюрность, исходящая из собственной воли, придает смысл человеческому существованию». Однако сам смысл становится как бы вывернутым на изнанку.
Так аддикт оказывается в нейтральном пространстве, которое В.Тернер назвал лиминальным. «Свойства лиминальности или лиминальных personae непременно двойственны, поскольку и сама лиминальность и ее носители увертываются или выскальзывают из сети классификаций, которые обычно размещают «состояния» и положения в культурном пространстве. Лиминальные существа ни здесь, ни там, ни то, ни се; они — в промежутке между положениями, предписаниями и распределенными законом условностями и церемониалом».
Такую личность можно назвать обособленной. Обособление, в отличие от социализации как попыток приспособиться к правилам и нормам поведения, предъявляемым средой, есть глубоко внутренняя работа, основу которой составляет критическое отношение к этой среде. Умение стоять «особняком» прямо связано с индивидуальностью, которая может сохранить себя и за счет отрицания привычного и «правильного» с позиции среды. Быть индивидуальностью — значит уметь занять критическую позицию по отношению к тому, что является общепризнанным и большинством принимается бездумно. А первой предпосылкой критичности является способность противопоставить себя как субъекта обществу, как объекту познавательного отношения. Только благодаря противопоставлению себя обществу и его общепринятым стандартам, индивидуум может иметь независимую позицию, быть объективным исследователем и свободной личностью.
В.Я. Семке обращает внимание на то что «в качестве антипода аддик-тивной личности выдвигается облик обывателя», который хорошо приспособлен к повседневности, удовлетворен устоявшимися нормами, действует в строгом соответствии с общественными традициями и обрядами, достаточно консервативен. «У аддиктивной личности формируется аллергия к заданному ритму жизни, непреодолимая тяга к авантюрному стилю поведения, непредсказуемым жизненным ситуациям».
Такая позиция дает возможность аддикту усомниться в том, что не подвергается сомнению со стороны большинства. Стереотипный вариант функционирования, то, что М.Хайдеггер назвал Man, исключает возможности творческого подхода к любому вопросу. Критическая, обособленная личность имеет возможность дать свой, выстраданный ответ на многие вопросы бытия. Живя «своим умом», человек получает возможность выстроить свой «мир» как духовное убежище, защищающее от социальных вторжений. Другими словами, наиболее эффективные и основательные возможности, как писал З.Фрейд, «открывает нам способ, видящий единственного врага в самой действительности, считающий ее источником всех страданий, в той действительности, с которой невозможно сосуществовать и с которой, для того, чтобы хоть в каком-то смысле быть счастливым, следует порвать всякие отношения».
Однако не стоит забывать об «обратной стороне» такой позиции. Человек ответственен за многое, что с ним происходит. Наркотически зависимый человек, став индивидуальностью в смысле обособления от социума, еще не стал таковым в смысле ответственности за происходящее. Поэтому можно констатировать, что опийно зависимый — человек не свободный, перекладывающий по крайней мере часть ответственности за все, что с ним произошло, на мир. Г.В.Залевский так охарактеризовал данное состояние «Так невротик, упорствуя в своем поведении, несмотря на его разрушающее действие, становится жертвой собственной ригидности».
Мир постоянно провоцирует такую личность. Слово провокация означает подстрекательство, то есть форму распределения социальной ответственности за совершаемый поступок. Несомненно, что в период предельной динамичности и малой предсказуемости российской действительности, молодое поколение постоянно находится в ситуации отказа наследовать сложившуюся систему ценностей «отцов». Родительское поколение старается возложить всю ответственность за а-социальные модели поведения на молодого человека, мотивируя это собственным опытом. Молодежь не желает принимать ответственность, с одной стороны, демонстрируя инфантилизм, с другой — непринятие прежней, «отцовской» системы ценностей.
Как показывают социологические исследования, Мир «родителей» и Мир «детей» — это разные системы. В анализе структуры ценностей родительского поколения и молодого поколения, приведенного В.В.Гаврилюк и Н.А. Трикоз, указывается, что, если в группе смысложизненных ценностей «родителей» лидирует установка на обеспечение достойного продолжения своего рода, то у «детей» — установка, что «свобода, это то, без чего жизнь теряет смысл». Причем родительская позиция в молодежной системе ценностей, равно как и «детская» у родителей — занимают срединное положение, находясь на 5 месте из 8 возможных. Так одна система вступает в противоречие с нарождающейся системой, требуя объединения усилий с обеих сторон. То есть провокационные действия со стороны старшего поколения вызывают цепную реакцию, заставляя молодого человека, поддавшегося на них, не замыкать на себе цепь вовлечений, а привлекать и другого, выступая теперь уже в роли инициатора.
Другими словами, на наших глазах формируется другое видение мира, то, что Э. Юнгер назвал вторым сознанием. «Если бы пришлось одним словом охарактеризовать тип, который формируется в наши дни, то можно было бы сказать, что одно из его наиболее заметных свойств составляет обладание «вторым сознанием». Это второе, более холодное сознание сказывается во все быстрее развивающейся способности рассматривать себя самого как объект. Ее нельзя спутать, скажем, с саморефлексией психологии старого стиля. Различие между психологией и вторым сознанием коренится в том, что психология избирает предметом своего наблюдения чувствительного человека, в то время как второе сознание направлено на человека, который находится вне зоны боли».
Молодой человек, проходящий через «тернии» родительской системы воспитания и навязываемую ему систему ценностей, не может не конфликтовать с тем миром, который преподносится как единственно верный, кроме того, который постоянно провоцирует его. Стоит согласиться со многими экзистенциальными философами, утверждавшими, что на сегодняшний день человечество не выработало надежных механизмов, препятствующих преодолению тех ситуаций, за которыми — фаустовская пропасть. Поэтому современный молодой человек находится в промежуточном, лиминальном положении, из которого сам пытается найти выход. Ему предоставлена уникальная возможность — убежать от психотравмирующего опыта, от боли в пустоту, стерильность и безвременье «райского существования», получаемого с помощью героина. Так человек научается извлекать пользу из широко предлагаемых средой способов изменения мира и себя вместе с этим миром.
Можно предположить, что использование психоактивных веществ молодым поколением есть творческая, в смысле приспособительных процессов, адаптация к изменяющемуся миру. Новый мир может быть безумным, абсурдным, нерациональным, но для тех, кто разглядывает его с позиций старого мира. Для людей, стоящих на принципиально других позициях, старый мир » представляет собой некий социальный невроз или даже институциональное безумие… Планета превратилась во внешний по отношению к человеку недобрый и опасный мир, с которым следует бороться, не считаясь с его нуждами». Получается, что традиционная проблема отцов и детей разворачивается на наших глазах в глобальный конфликт миров. Мы не хотим, не можем услышать и понять их, а они не желают жить в созданном нами мире.

«