Славистика

Славистика, в смысле научного изучения истории литературы, языка и этнографии славян, возникла в России только в начале XIX века, в связи с развитием международных сношений и с усилением интереса к древнерусскому языку и литературе.
Русские путешественники и офицеры армии Суворова и эскадры Чичагова , приходя в соприкосновение с различными славянскими племенами Австрии и Черногории, поражались близостью их наречий к русскому языку и сходством их быта с бытом русских крестьян; с другой стороны, исследователям нашей старины приходилось сталкиваться с церковно-славянскими памятниками южных славян. Уже в самом начале XIX века И. Тургенев и П.С. Кайсаров , автор первой Славянской мифологии», совершили путешествие по славянским землям с научной целью; в 1809 г. вышло «Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию» Д.Н. Бантыша-Каменского , в 1810 г. — «От Триеста до Петербурга» Броневского , проникнутая горячими симпатиями к славянству.
В 1813 г. А.С. Шишков , попав в Прагу, увлекся «богемскими» книгами и с тех пор стал усердным покровителем так называемого славянофильского направления русской славистики. Сделавшись в 1824 г. министром народного просвещения и будучи с 1813 г. президентом Российской академии, Шишков сделал очень много для утверждения в России постоянного изучения славянства. Другое направление славистики связано с именем канцлера графа Н.П. Румянцева , который, приступив с 1811 г., к изданию государственных грамот, до такой степени увлекся древнерусской письменностью, что на свои средства снаряжал «археологические экскурсии», издал множество важных памятников и окружил себя ученой молодежью. Первое место среди этого кружка принадлежит К.Ф. Калайдовичу , который своим трудом «Иоанн, ексарх болгарский. Исследование, объясняющее историю словенского языка и литературы IX — Х столетий» (1824) положил начало историко-литературному направлению русской славистики.
Позже в кружок Румянцева вступил А. X. Востоков , который уже в 1820 г. выпустил свое «Рассуждение о славянском языке», послужившее исходной точкой для другого, лингвистического направления славистики. Посредником между кружком Румянцева и А.С. Шишковым, с одной стороны, и западным славянством — с другой, явился П.И. Кеппен , который во время путешествия по Австрии и Венгрии (1822 — 1824) завязал личные связи с Добровским, Конитаром, Шафариком и Ганкой. Знаменитый Вук Караджич проезжал в Россию (1819) и получил от Румянцева поручение «объехать (в поисках за рукописями) все области славянского поколения». По возвращении из-за границы Кеппен начал издание «Библиографических Листов» (1824 — 26), в которых, при участии польских, чешских и сербских ученых, было обращено усиленное внимание на литературу всех «словенских народов». Благодаря тому же Кеппену, сношения русской науки (Шишкова, Румянцева и Востокова) с западным славянством приняли такой постоянный характер, что Шишков задумал (1826) учредить славянские кафедры во всех русских университетах, «для расширения изучения славянства в России».
В Московском университете «кафедра славянской словесности» существовала уже с 1811 г., благодаря М.Т. Каченовскому который с 1805 г. неустанно пропагандировал в «Вестнике Европы» необходимость изучения славистики для русской науки; но занятая эстетиком М.Г. Гавриловым , который ограничивался восторженным чтением славянской Псалтыри, эта кафедра не имела никакого значения для науки. Поэтому Шишков вздумал обратиться за научными силами на Запад и пригласить в профессора Ганку, Челаковского и Шафарика; но учрежденный императором Николаем I «комитет устройства учебных заведений» высказался (1827) за приготовление специалистов из русских ученых. С уходом А.С. Шишкова из министерства (1828) его проект был оставлен. Тогда Шишков задумал учредить при Российской академии «Славенскую библиотеку» и в библиотекари пригласить тех же Ганку и других. Этот проект Шишкова был утвержден государем, но почему-то дело все-таки замялось. Тем не менее интерес к славянству, поддержанный «Московским Телеграфом» и «Московским Вестником», продолжал расти. В 1835 г. Уваров учредил во всех русских университетах кафедры истории и литературы славянских наречий. В Москве ее занял Каченовский (до 1842 г.). Университетам было предложено отправить в славянские земли молодых людей, которые по возвращении должны были сделаться первыми профессорами славистики в России. Это были О.М. Бодянский (от Москвы), написавший ценное до сих пор сочинение «О времени происхождения славянских письмен» (1855), П.И. Прейс (от Санкт-Петербурга), замечательный, но рано погибший ученый, включивший впервые в круг своего изучения литовский язык, И.И. Срезневский (от Харькова), лекции которого носили первое время яркую славянофильскую окраску и привлекали толпы слушателей (с середины 40-х годов он перешел в Санкт-Петербургский университет, где и оставался до самой смерти, в 1879 г.). и, наконец, В.И. Григорович (от Казани), первый пробравшийся в турецкую Болгарию и вывезший оттуда множество драгоценных рукописей (например, Мариинское Евангелие). Это первое поколение русских славистов охватило в своих лекциях все отрасли славистики, принесло с собой практическое знание славянских наречий и этнографии и воспитало, оставаясь на своих кафедрах до конца 70-х годов (только Прейс умер в 1844 г.), целый ряд замечательных ученых — А.Ф. Гильфердинга , А.А. Майкова , А.А. Котляревского , Н.А. . и П.А. Лавровских, В.И. Ламанского . Т. Флоринского и других. Как ни широко было поставлено изучение славянства в трудах всех этих ученых, на судьбах русской славистики ярко отразилось ее двойственное происхождение. Круг изучаемых ею вопросов ограничивался, по большей части, или тем, что имеет прямое отношение к древнерусской письменности, или тем, что более или менее связано со славянофильскими тенденциями. К первой группе вопросов можно причислить вопрос об относительной древности двух славянских азбук, деятельности славянских первоучителей, истории первоначального текста богослужебных книг и т. п., ко второй — славянское возрождение в начале XIX века, деятельность Гуса и гуситов, подлинность Краледворской рукописи и т. д. Цельных обзоров отдельных отраслей славистики у нас почти нет, да и тому что есть, мы обязаны главным образом профессорской деятельности наших славистов. Цельные обзоры по истории Чехии, Сербии и Болгарии представляют курсы А. Гильфердинга, а также книга Первольфа «Славяне, их взаимные отношения и связи». Славянскому языкознанию посвящены «Сравнительная грамматика» Шерцля (не окончена) и курс профессора Т. Флоринского (1894 — 1896). По истории славянских литератур мы имеем известную книгу А.Н. Пыпина и В.Д. Спасовича (2 издание, 1879 — 1881). «Поэтическим воззрениям славян на природу» (т. е. славянской мифологии) посвящен огромный труд Афанасьева , но автор увлекается «природной» мифологией и доверяет чешским фальсификатам. Наиболее полно собран материал (итогов еще никто не подвел) по вопросу о характере первоначальных южно-славянских переводов священных книг. Вслед за составителями знаменитого «Описания славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки» (1855), Горским и Невоструевым , пошли исследователи текста Евангелия — архимандрит Амфилохий (Галичское Евангелие 1144 г., 1882 — 83). В. Ягич, южно-славянский ученый, читавший в начале 80-х годов лекции в Санкт-Петербургском университете, редактор известного журнала «Archiv fur slavische Philologie» (с 1875 г.) и автор множества важных трудов по разным отраслям славистики («Мариинское Евангелие», 1884) и Г. Воскресенский («Характерные черты… Евангелия от Марка», 1896). Кроме текста Евангелия, подверглись специальному исследованию Апостол (Г. Воскресенский. 1879), Псалтырь (архимандрит Амфилохий, 1877 — 79, В. Срезневский , 1877, В. Ягич, 1884), Символ Веры (А. Гезен, 1884), Служебные Минеи (Ягич, 1886), а из Ветхого Завета книга Иисуса Навина (В. Лебедев , 1890), книга Бытия (А. Михайлов , 1894) и книга пророка Исайи (И. Евсеев , 1897). Некоторые из названных исследователей преследуют только цели богословские, а потому их труды оставляют в тени важные стороны предмета. Из отдельных славянских земель Польша стала привлекать внимание русских ученых сравнительно поздно, и язык в русской науке изучался мало. Есть работы Бодуэна-де-Куртенэ (1870) и К. Аппеля (1880) о древнепольском языке, статьи К.А. Аппеля (1879) и И. Лося (1891) о польских диалектах, да несколько учебных грамматик, из которых лучшая принадлежит Р. Брандту (1895). По истории польской литературы (кроме работы Спасовича) русская наука дала немного о Кохановском писал Глокке, о Рее — С. Пташицкий (1883), который по-русски писал также о Длугоже (1888), Белевском (1878) и Лелевеле (1878). о Варшевицком — Ф. Вержбовский (1886), о Фрич-Моджевском — В. Ламанский (1874) и Дылевский (1881), о Кленовиче — Стороженко (1881), о Каз. Бродзинском — К. Арабажин (1890), этюды о Сырокомле, В. Поле и Мицкевиче — В.Д. Спасович. Даже о Мицкевиче у нас нигде ни одного крупного и самостоятельного труда (назовем Мякотина , 1891, и Л. Волкова , 1897). По чешскому языку у нас работали мало, зато сделано кое-что в истории чешской литературы, причем особенное внимание было оказано остаткам Кирилловского предания в Чехии (И. Палемов, 1883; И. Малышевский , 1890; Е. Новиков . 1848) и эпохе Гуса и гуситских войн (о Гусе — А. Гильфердинге, 1871; Ал. Дювернуа , 1871; Ю. Анненков, 1877; о П. Хельчицком, «Сеть веры» которого издал Ю. Анненков — Б. Ястребов, 1895). Цельный характер имеют «Очерк истории чешской литературы», А. Степовича (1886), и курс В. Макушева «Из чтений о старочешской письменности» (1877 — 78). Чешские фальсификаты XIX века, при самом своем появлении в России (1821) были переведены А.С. Шишковым; их исследовали И. Некрасов (1872) и А. Стороженко (1880), подложность их доказывалась В. Ламанским (1879 — 80). По истории Чехии мы имеем исследование В. Регеля «О хронике Козмы Пражского» (1891), труд К. Грота о «Моравии и мадьярах с половины IX до начала X века» (1881), диссертацию В.Н. Надлера о «противокатолическом движении в Чехии в XIV веке» (1861) и статьи П. Лавровского о падении Чехии в XVII веке. (1868). О чешских писателях XIX века у нас писали Н. Задерацкий (о Юнгмане и Палацком), П. Лавровский (о Ганке и Шафарике), П.А. Лавров (о Шафарике) и других. Южные славяне возбудили больше интереса в русской науке. Мы имеем обширный болгарско-русский словарь А.Д. Дювернуа, сербско-русский и русско-сербский словари П. Лавровского, ряд исследований словинских говоров (резьянского, 1875, боханско-посавского, 1876 — 77 — Бодуэна-де-Куртенэ, фриульского — И. Срезневского, старословинского языка XV — XVI веков, 1878 — В. Качановского ). П.А. Лаврову принадлежит важный «Очерк фонетических и морфологических особенностей болгарского языка» (1894). О среднеболгарском наречии мы имеем образцовое исследование Билярского . Важные работы по сербскому (и вообще славянскому) ударению принадлежат Р. Брандту (1880) и А. Шахматову . Из учебных грамматик сербского языка лучшая — Р. Брандта (1899). Наконец, русскими учеными сделано также кое-что в области южнославянского фольклора так, мы имеем «Сборник западно-болгарских песен» В. Качановского (1882), «Македонский сборник» Драганова, обширное описание Черногории П. Ровинского (1893 — 98), сборник «Обычаев и песен турецких сербов» И. Ястребова (1886), исследование М. Халанского о песнях, касающихся Кралевича Марка (1894 — 97). В области истории южно-славянских литератур у нас есть работы о далматинцах (В. Макушев, «Об исторических памятниках и бытописателях Дубровника», 1867; о Мавре Ветраниче писал Г. Князев, 1883, об Антоне Глегевиче — Качановский, о Каваньине — А. Будилович , 1883, об «Османе» Гундулича — Р. Брандт, 1879, о В. Караджиче и об «Иллиризме» — П. Кулаковский , 1894). Законодательству Стефана Душана посвящены работы Т. Флоринского (1888) и Зигеля (1872), южнославянскому праву — труды Леонтовича («Древнее хорвато-далматское законодательство», 1868) и И.Н. Смирнова (о городских общинах Далмации 1880 — 84). В истории болгарской литературы русской наукой наиболее изучена эпоха и Евфимия Терновского (Архимандрит Леонид , 1870; В. Качановский, 1882; Радченко , 1898; П. Сырку , 1890 — 99). Сюда же относится исследование К. Грота об известиях Константина Багрянородного относительно сербов и хорватов (1880). Сербской историей XIV века занимался Т. Флоринский (1882). Лужицкие сербы (о них Е. Новиков, 1847, и Е. Петухов , 1898), кашубы (Бодуэн-де-Куртенэ, 1897, Стремлер, 1874 и Гильфердинг, 1862); полабские и поморские славяне (Котляревский, 1874, А. Петров, 1883) бывали предметом изучения в русской науке редко и случайно. По истории славистики см. статьи А.Н. Пыпина, «Вестник Европы» 1889, № 7 — 9; А.А. Кочубинский , «Начальные годы русского славяноведения», Одесса, 1880.
«